В январе Джозеф ввязался в драку возле «Глобуса». Защищал честь дамы от сквернослова, у которого оказался крепкий хук справа. Закон смотрел на это иначе. Пришлось в очередной раз предстать перед мэром и судом, и приговор был предельно жесткий: три месяца каторжных работ. Сержант Пенникотт дал против него показания, и Джозеф был уверен, что именно из-за этого он лишился работы у Говардса, в одной из чичестерских мясных лавок. Этого он им так скоро не забудет.

Джозефу не хотелось снова оказаться в тюрьме. И в то же время он не мог отрицать, что почерпнул там кое-какие интересные сведения, которыми сейчас пользовался вовсю. Должен же человек как-то зарабатывать на приличное житье, когда у него отняли средства к существованию.

Он наклонился и поднял бинокль. В Блэкторн-хаус ничего не изменилось, если не считать того, что девчонки Гиффорда уже не было на террасе. Джозеф снова положил бинокль и зевнул, прикидывая, который час и не пора ли кому-нибудь прийти его сменить. Он бы сейчас не отказался выпить.

С воды дул сильный ветер. Джозеф хотел было закрыть окно, но тут кое-что привлекло его внимание. Он потянулся за биноклем. Кто-то движется? Он вгляделся в горизонт, но не увидел никого, кроме стаи черных птиц: они вспорхнули с крыши ле́дника и пролетели над самыми дымоходами в сторону сада за домом.

Джозеф потянулся и встал. В большинстве случаев он вовсю пользовался блаженным преимуществом отсутствия совести, но в некоторых отношениях был честен и гордился этим. Он делал то, за что ему платили, не жеманясь и не задавая вопросов. В определенных рамках. То, что в этот раз он получает плату дважды за одно и то же (так, по крайней мере, ему представлялось), было ему только на руку. Его не волновали ни причины, ни поводы, лишь бы денежки текли в карман.

Вулстон его не беспокоил. Наверняка он тоже исполняет чей-то приказ, так же, как и сам Джозеф. На минуту Джозеф позволил себе дать волю любопытству. Интересно бы знать, кто может иметь такую власть над Вулстоном. С виду он из тех, кто и мухи не обидит. Но ведь чем респектабельнее человек, тем больше он боится потерять.

Что ж, можно и спросить. Почему бы и нет.

Он задумчиво закурил еще одну вулстоновскую сигарету, глядя на Блэкторн-хаус. По-прежнему не видно ни души. Он слышал, как грохочет внизу водяное колесо, сотрясая мельницу: подступал прилив.

Блэкторн-хаус был совершенно бездвижен и тих.

Джозеф уже начинал подумывать, что, пожалуй, ни к чему больше здесь торчать. Гиффорд, должно быть, засел там, внутри. Не было никаких признаков того, что он может показаться сейчас, раз уж до сих пор не показался. Может быть, конечно, он успел удрать за те пару минут, когда Джозеф решил дать отдых глазам. Ну, не пару минут, подольше. Но с чего бы вдруг? Джозеф сделал все, чтобы ни таксидермист, ни его дочь не догадались, что за ними наблюдают. А если даже предположить, что Гиффорд высунул нос из Блэкторн-хаус, единственное место, куда он мог бы направиться, – это «Бычья голова».

А тогда, закончил Джозеф спор с самим собой, не разумнее ли будет зайти туда и посмотреть? Чем больше он думал об этом, тем больше ему нравилась эта идея. Завернуть в «Бычью голову» и проверить, какие сплетни удастся собрать. Всегда что-то да подвернется.

Ничегошеньки-то эти люди, вроде Вулстона, в жизни не понимают. Вся эта книжная ученость и деньги, и закон, который всегда и всюду на их стороне, – это все при них, зато здравого рассудка ни на грош.

– Это ты, Мэри?

Мэри повесила пальто и шляпу в прихожей, а затем прошла на кухню, где мать чистила горох. Близнецы сидели на полу под столом. Мейси вскочила – обнять сестру и показать, какое у ее деревянной куклы новое платье. Полли же продолжала свое занятие: болтала кусочком бекона на веревочке, чтобы котенок прыгал за ним.