– И что с того? – пробурчал Джозеф. Бог помогает тем, кто помогает себе сам – разве не это проповедовал с кафедры преподобный Хакстейбл? Одна и та же проповедь каждое воскресенье, в любую погоду. У нового пастора все же побольше разнообразия – по крайней мере, так говорят.

Джозеф докурил сигарету, выпустил в воздух последнюю струйку дыма, а затем открыл окно и выбросил окурок на илистые отмели. Смоет ли его прилив? Джозеф пожал плечами. Ему-то какая забота.

Он пододвинул стул к окну, взгромоздил грязные ботинки на подоконник и поднес к глазам бинокль. Гиффорда нигде не было, а девушка все так же сидела на террасе.

В сонном неподвижном воздухе висели пылинки; теплое послеполуденное солнце светило в окно. Над ручьем всё кружили с криками чайки. Обычная в это время сонливость брала свое. Закрывая глаза, Джозеф уже предвкушал, как первый глоток эля защекочет ему горло.

Вулстон стоял за дверью, чувствуя на плечах тяжесть всех своих пятидесяти восьми лет. Он сам не мог понять, что на него нашло, что заставило угрожать этому человеку. Он ни разу пальцем не тронул ни одно живое существо, даже на кулаках не дрался в школьные годы. Его вывели из равновесия, вот и все. Этот сегодняшний визит, угрозы…

Мысль, что кто-то узнает о том, что он сделал. А другие – нанесли ли и им такой же визит?

Он начинал терять способность здраво рассуждать.

Вулстон глубоко вздохнул и посмотрел на конверт в своей руке. Это тоже было непонятно: с чего это Бруку вздумалось обращаться к нему через Грегори Джозефа, почему он просто не послал своего клерка – тому достаточно было перейти через Уэст-стрит и доставить письмо лично? Да к тому же, они ведь так или иначе должны были завтра встретиться? Возможно, Брук раз в жизни проявил осторожность: решил, что лучше перенести эту встречу подальше от Уэст-стрит. Пожалуй, стоит поблагодарить его за это.

Он прочитал короткую записку, нахмурился, перечитал заново, чтобы убедиться, что все правильно понял. Все эти противоречивые инструкции и изменения в плане представлялись ему избыточными сложностями.

Сложив письмо и сунув его в карман, Вулстон перевел взгляд на лиман. Короткий отрезок тропинки, ведущей к старой соляной мельнице, просматривался весь, но ни в полях, ни на тропинках по обе стороны ручья не было видно никого, кто бы мог его заметить. Стая чаек пикировала и планировала над самой водой, а затем снова взмывала в небо. Вулстон вообще терпеть не мог птиц, но чайки из них самые зловредные. Кажется, на прошлой неделе он читал в газете, как они налетели стаей на мальчишку-удильщика на пирсе в Богноре?

Вулстон низко нахлобучил шляпу на лоб и со всей быстротой, которую позволяло его колено, зашагал по неровному берегу. Вернулся на Милл-лейн и поднялся к таверне «Мешок», где его ждал экипаж, запряженный парой лошадей. Сел, откинулся на спинку сиденья и с облегчением вздохнул.

Одна-единственная ошибка. Август 1902 года. Его бригада тогда только что вернулась из Трансвааля. Все флаги на Бройл-роуд, все девушки приветствуют возвращение Королевского Сассекского полка. Праздничная ярмарка на Поле народного ополчения.

Как он был польщен, что его пригласили. Попросили составить компанию в карточной игре. Он совсем не прочь был сыграть роббер-другой в бридж. Великолепные сигары и бренди. Перья. Люди, которые, как он думал, прошли то же, что и он. Обещание необычного развлечения, выходящего за повседневные рамки. Вулстон даже не задумался тогда, что бы это могло значить.

Он сам ничего не делал, но он был там. Он был пьян. Он приложил все старания, чтобы все исправить. И все же – он не остановил их тогда и все это время держал язык за зубами.