Но вот однажды приехали в пасторат важные гости. Их появление произвело тем большее впечатление, что приехали они в коляске, запряженной почтовыми лошадьми.

В коляске сидели пожилой господин и дама, а против них, на переднем сиденье, помещалась нарядно одетая девочка в соломенной шляпе, с цветами на шляпе и в руках. Элли с удивлением смотрела на приезжих с кухонной лестницы, на которой стояла в то время, как экипаж незнакомцев вкатил на двор и остановился перед парадным подъездом.

Отец выбежал встречать гостей, и никогда еще Элли не видела его таким проворным. Он быстро открыл дверцу коляски, помогая даме выйти и поцеловал ей руку. Потом он стал пожимать руки приезжему господину, и все трое говорили и смеялись одновременно, так что Элли самой стало смешно и пришлось прикрыть рот уголком передника. Но всего более удивило её то, что отец склонился к приезжей девочке, улыбался ей и спрашивал её, точно взрослую, не устала ли она после путешествия, на что она, в самом деле, точно большая, отвечала, что не особенно утомилась.

В то же время появилась мать и стала приветствовать гостей, как Элли показалось, застенчиво. Притом, пожимая руку даме, она присела, чего дама отнюдь не сделала, а поклонилась только кивком головы. Затем отец распахнул обе половинки парадных дверей, с поклоном растопырил руки и пригласил гостей войти. Первой вошла дама, за нею девочка, потом отец и чужой господин; мать вошла последней и тотчас же снова вышла, поспешно направляясь в кухню.

– Кто это? – спросила Элли.

– Это пробст К. с семейством. Он старый товарищ папы.

Большего мать не успела рассказать. Но ямщик пояснил, что пробст имеет огромный приход в другой губернии и что вообще это очень знатные господа. Впрочем, Элли и не сомневалась в знатности людей, у которых хватает средств держать щегольскую коляску и ездить на почтовых лошадях.

Пока ямщик отпрягал лошадей, она с удивлением осматривала экипаж, с его мягкими, как диваны, сиденьями. Затем она осторожно ступила на подножку, причем коляска мягко качнулась в её сторону, и, осмотрев внутреннюю отделку экипажа, стала тихонько покачиваться на рессорах. В это время стукнули дверью, и она испуганно соскочила на землю.

На крыльце снова появился отец. Он весь раскраснелся от быстрого движения и суетливо приказывал, чтобы пока вносили вещи приезжих господ в переднюю, и лишь саквояж барыни сейчас же снесли бы ей в спальню.

Увидев Элли, он тотчас же обернулся к ней.

– Войди же в гостиную, Элли! – сказал он. – Там есть маленькая барышня, которую ты должна занимать.

Отец пропустил Элли мимо себя и вместе с нею вошел в гостиную.

Там сидели гости: приезжий господин в качалке, дама на диване, а девочка рядом с нею – на стуле. Пасторша тоже вернулась уже из кухни и заняла место на диване, в почтительном расстоянии от гостьи.

– Вот и наша дочь… Элли, не останавливайся же у дверей.

Элли собрала все свое мужество и подошла поклониться гостям.

– Ну, здравствуй, здравствуй, маленькая Элли, – заговорила дама. – Как ты поживаешь? Разве ты не хочешь поцеловать свою тётю?

Элли уклонилась от поцелуя и ничего не ответила.

– Она так застенчива… У нас ведь редко бывают гости, и она совсем дичок! – смущенно улыбаясь, пояснила мать и искоса посмотрела на мужа, который гневно насупил брови.

– Сколько тебе лет? – спросила девочку дама.

– Н… не знаю.

– Как не знаешь? – вступился отец. – Не следует отвечать так глупо. Ты должна ответить: благодарю вас за любезность, тётя; мне одиннадцать лет.

Элли показалось унизительным повторить эти слова, и она продолжала молчать.

– А сколько лет вашей дочери? – поспешила спросить пасторша, начинавшая опасаться, что дальнейший допрос Элли поведет к чему-нибудь неприятному.