Мать тихонько удалилась от избы и, когда возвращалась через двор, по щекам её катились слезы. Ей хотелось приласкать и утешить свою девочку, и взять её на руки, как бывало прежде, когда она была совсем маленькая… Но… но, может быть, с её стороны это было опять проявление непосредственной слабости? Может быть, в дочери опять высказывается лишь мятежная, нелюдимая натура, не похожая на характер других девушек? И хорошо ли она делает, что потакает дочери?..

Во всяком случае, пасторша ни словом не выдала Элли, что подметила её забаву, и на этот раз ничего не сказала отцу.

Пасторша постоянно раскаивалась, когда в чём-нибудь советовалась с отцом об Элли. Всякий раз пастор заканчивал свои раcсуждения такими неожиданными заключениями, что ей поневоле приходилось подумать, что было бы умнее не затрагивать в разговоре с ним вопроса о воспитании дочери. И, тем не менее, она постоянно говорила с ним об Элли.

Дело в том, что она совсем терялась и не знала, как обращаться с девочкой.

Ей волновало продолжавшееся отчуждение Элли и невозможность приучить её к занятиям, свойственным другим девочкам её возраста. Временами она теряла терпение и жаловалась отцу на упрямство дочери, но от этого дело только ухудшалось. Пастор в таких случаях делал Элли строгий выговор, и девочка повиновалась тогда, хотя с неохотой, угрюмо и молча. Зато потом становилось ещё труднее справляться с ней, а вдобавок в её лице появлялось какое-то странное выражение точно презрения к несправедливо угнетавшим её людям, и выражение это мучило мать хуже всякого упрёка.

Однажды вечером, будучи уже в постели, но продолжая ещё раздумывать о дочери, пасторша сообразила, что лучше всего отдать Элли в какой-нибудь пансион. В те времена священники отдаленных от городов приходов очень редко давали своим дочерям школьное образование, и мысль пасторши могла показаться совсем неожиданной. Тем не менее, инстинкт подсказывал ей, что это единственный способ разрешить задачу о воспитании своеобразной девочки. В этот вечер она не захотела будить уже заснувшего мужа, а к утру решимость так ослабела в ней, что она снова начала колебаться.

Положим, ясно, что для Элли было бы полезно разлучиться на некоторое время с родителями, да и поучиться кое-чему не мешало бы ей. Немало девочек получают уже такое же образование, как мальчики, и, если отнестись к делу беспристрастно, то в этом нет ничего нелепого. Почему способной девушке не учиться столько же, сколько приходится учиться даже неспособному мальчику? А Элли – очень одарённый ребенок, хотя не особенно способна к рукоделию и хозяйству. Почему не попытаться?

Пасторша наперёд знала, что скажет отец, и целый день обдумывала свои возражения. Тем не менее, она совсем потерялась, когда он вскричал с удивлением:

– Как, Элли отправить в пансион? Но почему же ей не оставаться в родительском доме? Разве её не учили читать и писать, сколько это необходимо для женщины? От дам не требуется особенных знаний, не требуется даже знания орфографии. Столько-то и родители могут ей преподать! А каковы эти новые школы – это ведь еще неизвестно. Нельзя же делать сомнительные опыты над родной дочерью!

– Но сам же ты видишь, какой у Элли своеобразный характер! – возразила мать. – У неё нет никакой охоты к домашнему труду, и мне пришло в голову, что школьное образование…

– Ничего хорошего не дало бы ей! – перебил пастор. – В этом я совершенно уверен. Поверь, я понимаю женщин лучше, чем вы сами!

Сказав это, пастор повернул спину и ушёл по своим делам, а пасторша не решилась настаивать на своём, и тем дело кончилось.