– Пахнет чем-то… древним, – хмыкнула я, открывая окно.

– Это запах старого города, – ответила мама. – Здесь каждый камень с историей.

История. Она витала в воздухе. В Армянском квартале, куда мы ходили на литургию. В узких улочках с булыжником. В голосах торговцев, перекрикивающих друг друга на всех мыслимых языках.

– Мария джан, ты когда-нибудь задумывалась, каково это – жить там, где прошли тысячи лет? – спросила мама.

– Думаю, теперь узнаю.

Я попыталась улыбнуться. Но в груди что-то сжалось. Мне было девятнадцать, и я оставила друзей, привычную жизнь, всё, что было мне знакомо. И теперь меня ждала новая глава – в городе, где каждая тень хранит свою историю.В городе, который учит видеть больше, чем кажется. В городе, который принимает только тех, кто готов его услышать

– Мам, ты ведь правда уверена, что здесь будет лучше? – тихо спросила я.

Аревик села на стул, устало вытирая руки о фартук.

– Иногда лучше – это просто новое. А новое – это уже шаг.

Я не ответила. Я знала, что моя мама сильнее, чем казалась. А ещё знала, что старый город научит меня многому. О жизни. О себе. О тех, кого я полюблю.

Но об этом я узнаю позже.

Теперь, глядя с балкона на просыпающийся город, я чувствую, как эти воспоминания переплетаются с настоящим. Улицы стали знакомыми, лица – родными. И хотя город действительно оказался тесным, он словно раздвинулся, когда я научилась в нём жить.

Кот вскочил на подоконник, потянулся и, небрежно зевнув, посмотрел на меня. Словно напоминая, что даже спустя годы в Иерусалиме можно находить что-то новое.

Я допила чай и улыбнулась. А где-то внутри зазвучал тихий голос:

– Добро пожаловать домой, Анаит.

Каждое воскресенье в 9:00 утра я надеваю платье без пятен, обматываю платок так, чтобы ухо не торчало, и иду учить детей про святых, грехи и почему лучше не драться за последнюю булочку на кофе-паузе.

Моя воскресная школа – это комната при монастыре с неровным полом, детскими стульчиками и одной фреской, на которую все постоянно таращатся, потому что у ангела там слишком строгое лицо.

Некоторые дети утверждают, что он напоминает им строгую тётю Анжел. И что-то в этом есть.

– Тётя Анаит, а если Иисус всё прощает, я могу не делать домашку?

– Попробуй. Потом поговорим с батюшкой. Он тоже многое прощает. Почти всё. Кроме лени.

– А если я не ленивая, а просто… рассеянная?

– Тогда будешь святой покровитель всех пятёрок за поведение.

Такое здесь каждый раз.

Дети от 5 до 12 лет – и каждый с целой вселенной в голове. Некоторые приходят с горящими глазами, другие – с лицом “меня сюда притащили силой и халвой”.

Но я люблю их всех.

Даже того мелкого Мгерика, который однажды сжевал мою закладку в Библии, потому что "думал, она из лаваша."

На одной из досок – моя любимая надпись:

"Бог есть любовь. Но Анаит строже."

Подписано: Давид, 10 лет.

Он теперь в подростковой группе, но до сих пор здоровается и стесняется.

Вардан, когда увидел эту надпись впервые, сказал:

– Теперь ты официально в святцах. Святая Анаит – покровительница маркеров и рассерженных мам.

Родители – это вообще отдельная категория.

Они смотрят на меня как на святую, пока я не говорю:

– Ваш Артур снова нарисовал архангела с сигаретой.

– Это он, наверное, с папы срисовал… – виновато бормочет мама.

Мы смеёмся.

И я думаю: эта комната – моя мини-церковь.

Без колонн, но с криками. Без иконостаса, но с искренностью.

Сегодня у нас занятие о прощении.

На доске я рисую круг и ставлю внутри него слово "Любовь."

– А что, если любовь закончится? – спрашивает Армине, у которой бабушка называет всех подряд “золотко”.