Крикливые продавцы зазывали покупателей, а Маро с традиционным выражением лица “я тебя насквозь вижу” спорила с торговцем о цене помидоров.

– Солнце моё, – ласково говорила Маро, – ты мне говоришь “шесть шекелей”, но это не помидоры, это грех на твоей совести!

Продавец только вздыхал и отмерял лишний килограмм.

И я снова подумала: а в Тбилиси разве торгуются по-другому?

По дороге домой я зашла в булочную.

Там пахло мёдом, корицей и сдобой. Пахлава лежала на прилавке, поблёскивая карамельной корочкой.

– Возьми кусочек, Анаит джан, – сказала хозяйка булочной. – За счастье.

– А за Тбилиси можно?

– За Тбилиси – два кусочка.

Я рассмеялась.

Смеяться стало легче, чем утром.

Позже, на ужин, Вардан приготовил фасоль с кинзой.

Запах был таким, что даже кот попытался незаметно стянуть кусочек.

– На случай, если ты всё ещё хочешь в Тбилиси, – сказал Вардан, подмигнув.

Я засмеялась.

Кот мяукнул в знак солидарности.

А потом Вардан налил нам по бокалу гранатового сока и сказал тост:

– За тех, кто не сбежал. Но мог бы.

Если бы кто-то снял сериал про нашу жизнь в Армянском квартале, я бы назвала его «Окна напротив: хроники бинокля».

Потому что наш балкон – не просто балкон.

Это эпицентр наблюдений, слухов и случайных откровений.

Тут мы сушим платки, остываем после ссор, кормим кота, которого “не любим”, и обсуждаем всё – от богословия до того, зачем сосед купил арбуз в январе.

– Анаит, твои носки видно с улицы! – кричит тётя Анжел снизу.

– Тётя Анжел, слава Богу, что только носки!

– А муж твой где?

– В храме. Где ему и быть.

– А ты – на балконе, как девица на выданье!

Эта женщина – как вай-фай: везде, всё ловит и редко радует.

Говорят, она в молодости хотела быть актрисой. Видимо, не прошла кастинг, но зато устроилась всевидящим оком квартала.

Наш дом старый. С дверями, которые не закрываются без молитвы. С трубами, которым не помогает даже святой Иуда Тадей. С кухней, где три человека – это уже вечеринка с тесным графиком.

Но я его люблю.

В этом доме пахнет мылом, специями, воском и чуть-чуть – ладаном.Тут Вардан поёт по утрам перед службой.Тут кот ест из нашей миски, хотя у него есть своя.Тут… жизнь. Простая. Живая. Настоящая.

– Анаит, ты опять развесила платки на мой гвоздь.

– А твой гвоздь слева, Вардан. Вот там, где паук уже собрал свою церковь.

– Он там с 2023 года. Ему можно.

Мы смеёмся.

Это наш ритуал.

Каждый раз, когда я вешаю платки сушиться, начинается гвоздевая полемика.

Но балкон – это не только платки и кот.

Это ещё и точка обзора.

Я вижу, как Маро снизу поливает герань, громко жалуясь на цену воды.

Как Рубен возвращается с рынка с огромной связкой зелени, которой хватило бы на целую свадьбу.

А ещё – слышу.

О, Армянский квартал слышно издалека.

– Тётя Анжел, ваш кот ночью орал как будто его на клирос звали!

– Клирос не для него! Он вчера душу исповедовал!

И вот снова тётя Анжел.

Она сидит на лавочке с чашкой чая, неспешно размешивая сахар.

Мимо проходит Гаянэ, соседка из второго подъезда.

– Ты слышала, что Анаит в прошлый раз сожгла орарь? – с лукавым прищуром спрашивает Гаянэ.

Тётя Анжел делает вид, что удивлена. Хотя я почти уверена, что она знает об этом больше меня.

– Да, да. Только не орарь, а своё терпение. Сказала, что гладила с любовью. Ну, почти с любовью.

Иногда я думаю: а что бы со мной было, если бы мы жили в хрущёвке в Армавире или в новой квартире в Ашдоде?

Наверное, я бы не слышала, как под окнами монах поёт «Հավիտեանս» (Хавитеанс – «Во веки веков») на рассвете.

Не видела бы, как туристы теряются у входа в собор.

И точно не спорила бы с Варданом о том, кто снова повесил платки на “наш” гвоздь.