– Любовь – это не конфеты, она не заканчивается.

– А если закончится, и я останусь с Варданом? – уточняет Мариам, 9 лет.

Дети хохочут.

– Я думаю, что твоя любовь к Вардану выдержит даже то, как он поёт в ванной.

– Он поёт, как будто кадит.

И снова смех.

Но удержать их внимание – это отдельное искусство.

Рассмешить и не сбить с серьёзной темы – почти как пройти по Голгофе в тапочках и не задеть лампадки.

И я каждый раз пробую. Иногда успешно, иногда… как получится.

Сегодня, кажется, я балансирую на грани.

После урока одна девочка подошла ко мне.

– Тётя Анаит, мне с вами спокойно. Даже когда я не всё понимаю.

И я чуть не расплакалась.

Потому что я часто сама ничего не понимаю.

Зачем я здесь, почему не в офисе или за границей, почему ношу этот платок, хотя волосы у меня красивые.

Но если одному ребёнку стало спокойно – значит, всё было не зря.

Перерыв.

Дети выбегают во двор, кто-то хватает мяч, кто-то бежит к маме за печеньем.

А я остаюсь в комнате и смотрю на фреску.

Строгий ангел продолжает смотреть на меня так, будто знает все мои мысли.

– Не смотри так, я уже постаралась сегодня.

Ангел, конечно, ничего не отвечает.

Но я знаю, что скоро снова начнётся:

Мгерик забудет домашку и скажет, что “всё было в сердце.”

Армине расскажет, что её куклу звали в монастырь “для наставлений.”

А маленький Давид задаст свой вечный вопрос:

– А почему святой Георгий всегда на коне, а дракон – всегда пешком?

И я, как обычно, отвечу:

– Наверное, дракон просто не сдал на права.

После занятий я иду в пекарню.

Снимаю платок, завязываю фартук.

Здесь пахнет дрожжами, тмином и чуть подгоревшим лавашом.

Сестра Марине уже раскладывает свежеиспечённые мацуны, а Рубен спорит с ней, что он “знает, как печь лучше”.

– Рубен, когда ты последний раз что-то пёк? – спрашиваю я, смеясь.

– Когда в армии хлеб сэкономили, а я сказал, что умею.

И снова смех.

Я сажусь на лавку, наблюдая, как солнце медленно садится за каменные крыши.

С утра я была учителем.

Сейчас – пекарь.

Потом – жена.

А вообще-то я просто Анаит.

Та, что пытается быть светлой. Хоть иногда.

Когда в Старом городе слух начинает ползти, его уже не остановишь. Сначала это просто шёпот. Потом – уверенное мнение. А через день тётя Анжел уже с балкона выдаёт вердикт. На этот раз – обо мне.

– Говорят, ты ведьма, Анаит, – сообщила она, прищурившись.

– А кто говорит?

– Я. Но не только. Маро тоже поддержала.

– Ну, если Маро поддержала, то теперь точно приговор.

Всё началось с совершенно невинной истории. Утром я решила пересадить свои базилик в новые горшки. Пару молитв – чтобы выжили, и несколько проклятий – чтобы руки не отвалились. На балконе это выглядело примерно так: платок на голове, земля под ногтями, кот, следящий с выражением полного презрения.

Всё бы ничего, но ровно в этот момент мимо проходила соседка Сона.

– Анаит что-то шепчет над базиликом, – донеслось позже.

– И кот рядом. Видел бы ты его глаза! – добавила Маро.

– Ну, может, я просто разговаривала с растениями?

– Конечно. А ещё чёрные свечи на подоконнике.

– Это были ароматические!

– И соль у двери!

– От муравьёв!

– И куриные кости в мусоре!

– Вардан жарил крылышки! Поговорите с ним!

Но кого волнуют оправдания, когда есть увлекательная история?

Весь день меня изучали с особым вниманием. Тётя Анжел на балконе – как орёл в засаде. Маро заглядывала с видом “я просто мимо проходила”. Даже кот начал себя вести так, будто ждал своего часа: сидел по-царски, как будто вот-вот проклянёт кого-то одним взглядом.

А дальше – хуже.

– Анаит, ты слышала, что после твоей пересадки базилика у Арамяна телевизор сломался?