— На это даже не рассчитывай, — замотала она головой. — Но сначала надо свидетельство о рождении получить. Кстати, а прописка? Ребенка надо прописывать, если не хочешь, чтобы к тебе служба опеки пришла.

— В доме в Выселках же можно прописать?

— Ты дурак? Чтобы по деревне тут же поползли слухи, откуда у нас взялся ребенок в то же время, когда твоя блядь спала с живота?..

Меня дернуло это «блядь». Наташке повезло, что она это сказала по Ватсапу. Иначе бы я схватил ее за тонкую шейку и заставил подавиться этим словом.

Катя — не блядь. Не шлюха.

Она хорошая девушка. То, что я сделал ее своей любовницей — моя вина. Она просто меня полюбила. Имеет право на чувства. Я в ее любви купался и нежился. Я чувствовал ее поддержку и уважение. Всегда чувствовал, даже когда Катя еще не стала моей любовницей. Она видела во мне мужчину, человека и никогда слова плохого о Наташе не произнесла.

Разумеется, жена имела право на ревность, обиду, злость… Но не имела права оскорблять Катю. В конце концов, это Наташа сейчас в роддоме с сыном, которого Катя родила.

Стало больно ладоням — оказалось, я так крепко сжимал кулаки, что впился в кожу подстриженными под основание ногтями.

Мне придется серьезно поговорить с женой. Но не сейчас. Сейчас это будет бестолковый разговор — через экран Наташу не проймешь. Да и я просто знал, что она тупо прервет звонок. Это будет аналогом ее привычного разворот на пятках и хлесткого удара волосами по лицу. Это приём у жены отработан с юности. Один из тех, что раньше меня восхищал, делал ее непокорной в моих глазах, той девушкой, одобрения которой нужно заслужить, за которую стоит бороться. Капризной, но заманчивой целью.

Теперь меня это бесило и держало на дистанции. Я как-то незаметно для себя стал отходить от жены, прежде чем сказать ей что-то важное. И все чаще выбирал промолчать, потому что знал, что в ответ получу «пфф», или «фрр», или презрительно поджатые губы…

Что с ней стало не так?

Нет, не с ней — со мной. С ней как раз все до оскомины привычно, все ее реакции предсказуемы. И моя — тоже.

Я: что-то предложил.

Жена: фыркнула.

Я: побежал переделывать, как хочет жена.

Че-ерт возьми… А где в этой схеме я?

— …Эй, ты там уснул? — услышал громкий голос Наташи.

— Чего ты орешь рядом с ребенком?! — вызверился я на нее сразу за всё.

— Да ему плевать на шум, — отмахнулась жена. — Они глухой.

— В смысле — глухой? — испугался я так, что яйца поджались, в глазах потемнело и руки затряслись.

***

Катя

— Я не знаю, что говорить… чем помочь…

Женя был растерян. Мы сидели в кухне. Передо мной стоял наполовину пустой стакан воды, а перед гостем полный, но уже второй. Как в жизни: в моей — наполовину пустой, в его — чрезвычайно полной.

— Не надо ничего говорить, — шмыгнула я носом, вытирая мокрые от слез щеки депутатским платком. — Спасибо, что выслушал. Мне этого не хватало, — я слабо улыбнулась.

Мне правда стало легче. Разделить беду с кем-то, просто выговорившись — оказывается, это так важно.

— Катюш, если я могу чем-то помочь…

Женя положил руку на мою и чуть сжал пальцы. Это было так… мощно. Жест дружеский, но меня словно взяли за руку и повели над пропастью, давая уверенность, что не упаду, что удержат, что опасности сорваться больше не предусмотрено.

— …Только скажи. Я все сделаю, что смогу.

И что не сможет никто другой. Жене по статусу больше возможностей открывается.

— Я пока не знаю, что дальше, и нужна ли мне помощь.

— Я завтра в Выселки еду, может, поедешь со мной? Тебе надо какие-то дела там сделать?

Больше всего я боялась ехать в деревню. Но он прав — мне нужно уволиться и проведать дом. С депутатом не так страшно, но ведь он не со мной возиться туда едет.