— Наташа… — вскинулся я.
— Ой все! — тут же повысила голос она. — Смотри на своего безымянного отпрыска молча.
Я только зубами скрипнул. Потом посмотрел на сына, в этих пеленках напоминавшего полено с головой. Он спал и не подозревал о том, что рядом с ним женщина, которая ему не мать.
Которая его не любит.
Я больше не мог лежать здесь. Злая решимость сдернула с больничной койки. Я направился прямиком в ординаторскую. Мой врач сидел там и заполнял карточки после обхода.
— Что-то случилось, Артем Владимирович? — нахмурился, зеркаля мое выражение лица.
— Я иду домой.
…Спустя час я стоял на пороге арендованной квартиры. Меня трясло от слабости, злости и волнения. Злости — на жену. Волнения — перед первой живой встречей с сыном.
Я открыл дверь своим ключом, бесшумно, как смог, разулся и снял куртку, прошел в комнату.
Наташа лежала на кровати на животе, задрав пятки, и лениво листала модный журнал. Рядом стояла коробка с пиццей и стакан, в котором явно был не сок, судя по винной бутылке на полу. Она была пуста наполовину и кое-как закрыта пробкой.
Мальчик лежал рядом. Он был все так же замотан в пеленки, ноне спал. Кряхтел, крутил головой.
А я смотрел на все это с тихим ужасом.
— Ты совсем охренела? — процедил в ярости.
Наташа вскрикнула, подскочила, опрокинула стоявший на коробке с пиццей стакан и резко села на кровати.
— Придурок! — крикнула и приложила руку к сердцу. — Че так пугать-то?
Но мне было плевать на нее. Потому что я видел, как вздрогнул мой ребенок и зашелся в крике.
Срать я хотел на Наташу. Метнулся к сыну и… замер на пару секунд, испугавшись, что не смогу его взять правильно. Что сломаю, уроню, сделаю больно. Панический ужас. Но длился он недолго, потому что крик младенца пересилил мой внутренний вопль.
Меня трясло, когда я поднял малыша, подсунув под него обе ладони. Поддержал крошечную головку и очень осторожно прижал сына к себе.
У меня внутри что-то перевернулось. Половина меня сгорела и осыпалась пеплом, оставив ноющую пустоту. Другая часть будто наполнилась чувствами, которых я никогда раньше не испытывал.
Я держал сына и сглатывал комки, одни за другим возникавшие в горле. Не мог дышать, говорить и… видеть. Слезы текли из глаз.
— Мой сынок… — с трудом прошептал я и поднял его выше, чтобы видеть крошечное личико.
Он слишком маленький. Это не первый младенец, которого я вижу, но мой слишком маленький в сравнении с теми, что мне встречались. Живой человечек, за которого я все решил.
— Боже, как трогательно, — фыркнула Наташа.
Я уже и забыл о ее существовании. Посмотрел на нее. Она сидела на краю кровати, нога на ногу, покачивая босой ступней, и держала стакан, почти до краев наполненный вином.
— Пошла вон, — глухо потребовал я.
— Пфф, — скривила губы жена.
Встала и, виляя большой жопой, как утка, пошла к выходу из спальни. Я сам не понял, что инстинктивно прижал сына к груди ушком и закрыл ладонью второе, потому что хорошо знал, что будет дальше. И Наташа не обманула — хлопнула дверью так, что стекла задрожали. А я в последний момент еще крепче прижал к себе сына, защищая его от громкого звука.
Он не глухой и не был глухим. Когда Наташа так сказала, я тут же позвонил врачу. Он и объяснил, что первое время новорожденные реагируют только на резкие и громкие звуки. На работающий фоном телевизор, например, им плевать.
Тогда у меня от души отлегло. А сейчас я готов был убить жену за ее выходки.
И поймал себя на мысли, что это желание и раздражение на нее стало едва ли не постоянным.
***
Катя
г. Прибрежный
— Это мне?! — охнула я, когда Женя привел меня в ведомственную квартиру.