Выдача кредитов по умолчанию включает вероятность, что не все их возвращают. А в отличие от них, депозиты – обязательства, которые должны быть исполнены в любом случае. Отказ вернуть деньги – это дефолт и банкротство, поскольку теряются не банкноты, а настоящая валюта – доверие.

Межбанковское кредитование помогает устранять кассовые разрывы. Регуляторы смотрят, чтобы операции шли в рамках некоего безопасного коридора. Центробанки блюдут баланс интересов экономик, ждущих дешевых денег, и банкиров, желающих прибылей. Никто не застрахован от ошибок и форс-мажоров.

Лет 30 назад вышло исследование, позже отмеченное не наградой капитану Очевидность, а Нобелевской премией. Эффект bank run – это разрушительный исход для вкладчиков, срабатывающий как самосбывающееся ожидание.

В кризис-2008 отток депозитов из американских банков вырос в семь раз. Триллионные вливания купировали проблему, обошлось парой банкротств. После чего нормы обязательных резервов в США выросли в полтора раза, до 1,7%.

Вопрос: как это закрывает проблему? Ответ: никак. Из-за цифровизации паника распространяется за один твит, а деньги переводятся в два клика. Из SVB в 2023 году за одно утро клиенты банка подали заявки на перевод со счетов не одного процента, а четверти всех размещенных депозитов. Там не было шансов.

Дисбаланс в том, что когда кредитная экономика оказалась масштабирована на все страны, ее ключевой механизм был оставлен в зоне неустранимого риска.

Проблема прекрасно известна. Постфактум в СМИ можно критиковать убогий менеджмент и жадность акционеров. Но даже когда те провоцируют тотальный кризис, правительства не имеют особого выбора: выручать провалившиеся банки необходимо. Их падение запускает эффект домино, так что спасают не конкретных собственников, а национальные экономики. Во всяком случае, насколько это возможно.

Советские вклады, например, сгорели. Как и половина сбережений уже российских граждан при дефолте РФ в 1998-м году. Когда кризис переходит критическую отметку удержать построенную систему становится физически невозможно.

Сейчас в мире 11 тысяч коммерческих банков. Даже там, где вклады застрахованы, у правительств большой люфт в резервах на спасение. Формат внезапной и стремительной паники вкладчиков – в списке не столько главных, сколько постоянно взведенных детонаторов в любой стране.

Но в остальном, если не учитывать еврейский заговор и нужды в постоянной подстраховке от государств, банки – вполне себе стабильные структуры. У второго источника капитала, фондовых рынков, дисбалансы значительно разнообразнее.

Выпуск компанией акций организовали еще в XVI веке. Как и торговлю ими через отдельную биржу. Возможность привлекать капитал напрямую, разделить риски с партнерами – для частных предприятий этот инструмент оказался крайне интересным. Всё не слишком отличалось от современного формата, а инициировали этот процесс всё те же «итальянские» банковские дома.

Отличалось масштабами. Для первых немногочисленных акционеров было нормой не спеша оценить ситуацию и инвестировать в крепкое дело с хорошими дивидендами. Альтернатива депозитам и типичное win-win.

На практике, с расширением биржевых игр, преимущества превратились в уязвимости.

Механизм оценки принципиально значим для обеих сторон. Это отражение богатства владельцев. Позже – объем доступного кредита под залог акций. При такой постановке вопроса в каком направлении логично движение? Очевидная цель – максимальное повышение капитализации. Что и вызвало плавный дрейф метрик.

Когда-то вес компании зависел от размера выплачиваемых дивидендов. Затем перешли к пропорциям, зависящим от прибыли и объема выручки. В этом еще прослеживалась объективность.