Профессионалы в ответ делают вид, что умеют зарабатывать и на падающих рынках. Легенды вроде Сороса, Далио, Миллера через связи и инсайд в корпоративных и правительственных кругах могут. А что говорить о 8000 рядовых хедж-фондов, где работают те самые люди, которые в соревновании проиграли коту?
Кризис 2007-го начался с перегрева рынка недвижимости. Когда ипотечный пузырь лопнул и банкротство Lehman Brothers запустило панику на фондовых рынках, взаимозависимость биржевых секторов привела к распространению ее по всем направлениям. Включая те, где никаких проблем вообще не было.
В 2024-м за перегрев отвечает сама биржа. Драйвером стали всего 12 компаний, связанных с гипертрофированными ожиданиями от искусственного интеллекта.
Взлет доткомов в конце прошлого века проходил ровно на тех же ожиданиях, только там участвовали не единицы, а тысячи компаний. Эпичный крах обанкротил и вычеркнул из бизнеса большинство из них. Оставшиеся пережили максимально неприятные времена. Это сейчас Amazon оценивают больше, чем ВВП большинства стран, а тогда он еле выжил, потеряв в какой-то момент 95% достигнутой ранее капитализации.
Парадокс роста биржевых индексов в том, что он сопровождается общим оптимизмом, хотя сам по себе не создает добавленной стоимости: наличные и акции просто меняют владельцев.
Но когда в биржевые игры вовлечены массы, зеленые стрелки котировок дают ощущение, что всё движется в правильном направлении. Для людей, которые держат часть сбережений именно в акциях (а среднему классу это прямо рекомендуется в любой стране), такие тренды задешево дарят эффект богатства.
Только ощущение роста семейного баланса от того, что цена имеющихся акций выросла, оно не просто ложное. Здесь одновременно заложен повод для ударного негатива, когда бычий тренд меняется на медвежий, а тем более случается обвал фондовых рынков.
Эмоциональный отклик на потерю кратно больше, чем на приобретение. Помимо социальных последствий в будущем, добавляется риск немедленного отклика, это еще одна аудитория потенциальных паникеров, которые сбрасывая акции, продолжат рушить их котировки.
Колоссальная ликвидность, которую через программы стимулов в период пандемии вливали для поддержки потребления, устроила в итоге биржевые игры невиданных масштабов. Асимметрия при пересечении «индикатора Баффета», когда фондовый рынок вдвое превышает ВВП страны, – это отрицательный фактор. Он означает, что массы денег вытянуты из живой экономики. Это как появление сверхприбылей у банков: акционеры зарабатывают прибыли, вместо того чтобы средства ушли во внутренний спрос или были инвестированы в реальный сектор экономики.
Если риск возникновения биржевых пузырей кажется недостаточным, добавим производные. Дневной оборот фондовых рынков достигает $100—140 трлн. У деривативов он превосходит $500 млрд.
Это даже не активы. Фьючерс на Brent за $80 означает, что в день контракта вам обязаны продать нефть этой марки по указанной в нем цене. Если баррель за прошедшее время подорожает, вы в прибыли, упадет – в убытке.
Так резервируют акции, товары, валюты, инфляцию, индексы: стоимость и тип торгуемого глубоко вторичны, важна лишь динамика. Цифровых сделок с фьючерсами, форвардами, свопами и опционами заключается до 50 млрд штук в год.
Их отличительная особенность – в огромном кредитном плече: заключать миллионные контракты можно, имея на руках 2—10% от нужной суммы. Пока всё спокойно, триллионы текут между счетами трейдеров, относительно номинальных объемов принося довольно скромную прибыль. Но их способность сжигать капиталы, напротив, феноменальна.