– Кроули, в третий корпус! – крикнула Рене, медсестра с татуировкой паука на шее и цинизмом старше её лет. – Там новый, без документов. Вроде как бомж.

Старик лежал на каталке, пристёгнутый ремнями. Его плащ, пропитанный запахом костров и чего-то химического, свисал с краёв, обнажая грудь. И ожог. Спираль, словно выжженная раскалённой проволокой, вилась от ключицы к рёбрам.

– Инфаркт? – спросил Нейтан, щупая пульс. Сердце билось неровно, как маятник сломанных часов.

– Судя по зрачкам – передозировка, – фыркнула Рене. – Но посмотри на это.

Она приподняла веко старика. Глазное яблоко было покрыто тонкой сетью чёрных прожилок.

– Как грибок, – прошептал Нейтан.

– Или корни, – поправила Рене.

Он умер через два часа, успев лишь раз сжать руку Нейтана. В последний момент его губы дрогнули, будто пытаясь выговорить слово. Медбрат разжал пальцы покойного – в них был свёрток, завёрнутый в газету с пожелтевшими заголовками на хинди.

***

Дома, заливая виски в стакан с трещиной (последний подарок бывшей), Нейтан развернул свёрток. Бумага рассыпалась, обнажив листы, испещрённые рисунками: человеческие фигуры, изогнутые в противоестественных позах; диаграммы с цифрами 7, 24, 7; круги, вписанные друг в друга, как мишени.

«Пранаяма 24», – гласила заглавная страница. «Тот, кто овладеет ритмом, превзойдёт смерть. Тот, кто сломает цикл, станет дверью».

– Бред сектантов, – пробормотал он, но пальцы сами потянулись к листам. Внизу страницы красовалась схема: Вдох – 7 секунд. Задержка – 24. Выдох – 7. Повторить. С каждым циклом задержка увеличивается.

Нейтан фыркнул. Алкогольный туман в голове гудел сладковатым обещанием: «Попробуй. Что тебе терять?»

Он сел на пол, прислонившись к холодильнику, и начал.

7 секунд. Воздух вошёл в лёгкие, холодный и резкий.

24. Сердце забилось, словно пытаясь вырваться из клетки. Темнота на краях зрения закружилась.

7. Выдох. Губы задрожали.

– Чёрт, – прошипел он, схватившись за грудь.

Но через час повторил.

***

На третий день Нейтан пробежал пять километров, не запыхавшись. На седьмой – случайно сломал ручку двери в палате 214, сжав её слишком сильно.

– Ты что, на стероидах? – Рене ухмыльнулась, замечая, как он одной рукой поднимает тележку с медикаментами.

– Просто выспался, – солгал он.

Но ночью явились они.

Сначала шепот. «Ты не должен…» – голос из вентиляции, похожий на скрип ржавых петель. Потом движение в углу глаза. Когда он оборачивался, там оставался лишь налёт плесени, странно блестящий, словно покрытый слизью.

А затем первый провал.

Нейтан задержал дыхание на 3 минуты (невозможное!), проверяя пределы. Внезапно комната поплыла. Обои отслоились, обнажив кирпич, покрытый иероглифами из грибницы. Воздух сгустился в сизую дымку, и в ней зашевелились силуэты – высокие, с длинными, невероятно гибкими конечностями.

– Видишь нас, – прошипело в его левом ухе.

Он выдохнул. Мир вернулся.

***

Девочку звали Эмили. Десять лет. Лейкемия. Она рисовала медуз на окнах конденсатом, пока химиотерапия медленно превращала её в призрака.

– У тебя красивые глаза, – сказала она Нейтану, когда он менял капельницу. – Как у папы, до того, как он ушёл.

Он сел рядом, машинально начав цикл Пранаямы. Вдох – и вдруг увидел.

Чёрные нити, вросшие в её лёгкие. Пульсирующие, как паразиты. Без раздумий он схватил одну.

– Больно! – вскрикнула Эмили.

Нить рассыпалась в пепел. На следующий день анализы показали ремиссию. Врачи твердили о «спонтанной регрессии», но Нейтан знал правду.

Той же ночью его разбудил звук.

Скр-р-режет.

На стене, над кроватью, кто-то нарисовал спираль. Густую, липкую, пахнущую медью.