С этими мыслями я встал и начал уже снимать поварскую форму, готовясь переодеться и уйти, как вдруг в складскую каморку, где я сидел, открылась дверь и туда заглянула кудрявая голова Миры, одной из наших официанток.

– Не сейчас, пожалуйста! – Заорал я на неё, так подействовал на меня этот стресс. – Чего тебе надо?!

Настроение у меня было, в самом деле, хуже не придумаешь.

– Там пришли. – Шепотом сказала она, испуганно озираясь.

– Кто пришёл? – Не понял я. – Слушайте, можете хоть раз сами принять заказ на банкет, не вмешивая меня. Я не могу сейчас, понимаешь, занят!

– Там эти пришли, в костюмах… – Открыв дверь чуть шире, шагнула

она ко мне, согнувшись и приложив ладонь ко рту, чтоб её не слышали. – Из ОБХСС. Хотят снять остатки.

– Что?! – Внутри у меня всё похолодело. – Как ОБХСС? Уже?!

На ватных ногах я поспешил в сторону кухни. По дороге я лихорадочно соображал, что предпринять. Ведь если начнут снимать остатки, то всё, суд и тюрьма обеспечены. В СССР и за меньшие огрехи сажали. А тут – восемьсот рублей! Как же теперь выкрутиться?

У самой кухни я начал замедлять шаги, увидев из глубины коридора возле барной стойки каких –то людей и рядом с ними вынимающего из кассового нутра контрольную ленту ухмыляющегося Беридарова. Бросив короткий взгляд в мою сторону, он весь покрылся пунцовыми пятнами. Поняв, что проверка в разгаре, я развернулся и не снижая темпа побежал в кабинет Пшеницына.

Коля Пшеницын был нашим директором и, кроме того, идейным вдохновителем. Он был поставлен на эту должность городским Комитетом комсомола и следил за тем, чтобы в кафе не было пьянства, разгула, краж и других безобразий. А тут –недостача!

Коля, переболевший в детстве полиомиелитом, признаться, и так не слишком хорошо выглядел. И мне бы не хотелось, чтобы ему пришлось покупать себе теперь ещё и кардиостимулятор! Если честно, Коля мне нравился. Конечно, будь у меня время, я бы что -нибудь придумал. Но времени на размышления у меня как раз и не было. Сев напротив Коли, я максимально коротко изложил ему суть моего визита, а именно, что у кафе недостача по кухне- 800 рублей. И с минуты на минуту здесь будут представители ОБХСС.

По мере того, как я ему всё это говорил на его лице, похожем на не до включённую передачу, пропечённый, но не взошедший хлеб, деформированную чьим –то коленом лиру, ладанку с вдавленным ртом и обезображенном заячьей верхней губой, появлялось выражение крайнего удивления, растерянности и немотивированного веселья. Однако глаза Коли, при всём этом, были, как ни странно, были полны сочувствия. Не дав ему опомниться, я попросил его срочно выдать мне деньги из зарплатного фонда и внести их в кассу, как плату за банкет. Это были уже перестроечные времена. Документы составлялись по облегчённой форме, и расходную накладную, типа, что деньги были получены вчера за банкет, легко можно было оформить, пока сотрудники ОБХСС снимали кассовую ленту и подсчитывали наличную выручку.

– Чтобы избежать скандала, – сказал я ему, когда он на меня посмотрел. – А потом я отдам.

Коля вздохнул и потянулся к сейфу.

– Дальше что будем делать? – Спросил он, когда печать на бланк платёжки о банкете была поставлена.

– Напишу заявление, как только всё закончится, – отвёл я глаза. – Деньги принесу. Сниму со счёта. Не все, конечно. Остальное вычтешь из зарплаты.

Он снова посмотрел на меня.

– Из моей, конечно.

– Это другое дело, -сказал он. – На кого думаешь?

Я вздохнул, скосив глаза в ту сторону буфета, где оставался Беридаров.

– Понятно. – Выдержав паузу, кивнул Коля.

Когда в конце того дня снятие остатков закончилось, и недостачу не выявили, я подошёл к Пшеницыну и написал заявление об уходе по собственному желанию, как и было принято делать в таких случаях.