Вторая моя публикация касалась первой древнейшей профессии. Там я, прикинувшись идиотом, вполне по –дурацки задавал вопрос, какой вред может принести работа проститутки, если она только и делает, что занимается любовью? Что в этом, собственно говоря, плохого? В своём опусе, кроме того, я рассматривал проституцию не с точки зрения морали, а с точки зрения общественной полезности. «Если при этом контролировать их с медицинской точки зрения», говорил я, то в их работе вообще нет ничего предосудительного. Проститутка без обмана даст вам то тепло, на которое вы рассчитываете! Она раскроет для вас объятия, даже если от вас отвернулся весь мир. Она будет говорить с вами о своих делах, как будто вы всю жизнь знакомы! Она исповедует вас, причастит вином, обсудив грехи не хуже любого священника, и вы уйдёте от неё с лёгкой душой, почти, как из церкви! Она, наконец, единственная из женщин, которая может сказать: «я буду всегда вас ждать!» и ни капли не солжёт.

Короче, из моих рассуждений выходило, что проституция не хуже медицины, психологии, общественного питания или парикмахерских. Что касается рисков, тут я совершенно искренне недоумевал: разве их нет в других профессиях? И в медицине, и в общепите и в парикмахерской вас могут и заразить, и порезать, и заставить пожалеть вас о заплаченных деньгах, не доставив вам перед этим никакого удовольствия! Странно, но это моё письмо тоже напечатали. Хотя должен сказать, что присланную мной в редакцию рукопись тамошние редакционные Прокрусты сильно сократили, превратив обширный опус в куцый абзац.

Вечером я рассказал Лиле всё о собрании в Тресте. Посмеявшись от души, особенно над свиными ушами Айсыгуллиной, она вдруг серьёзно сказала:

– Ну, раз похвалили, жди проверки.

– Ты думаешь?

– Уверена. Это же любимая двухходовка парторганов! Хвалят, чтобы притупить бдительность, потом – на, получи ревизию. Будет ОБХСС –увидишь!

Лилины слова словно пробудили меня к действию. На следующее утром, едва придя на работу, я сразу же пошёл на склад снимать остатки. Часам к двум я закончил взвешивать, подсчитывать и стал подводить итоги. По мере того, как цифры складывались, глаза у меня вылезали на лоб. Обнаруживалась крупная недостача! Я не мог поверить своим глазам – 800 рублей! А я, по самым скромным подсчётам ожидал быть в плюсе по крайней мере на тысячи две с половиной рублей, даже больше! Значит, деньги кто –то украл. Кто? И тут я всё понял! И странные взгляды Руфины. И Беридаров, казавшийся мне очень аккуратным и пробивавшим деньги по кассе в моём присутствии, и не делавший этого видимо, когда меня не было. И мои просьбы отнести и закрыть в сейф наличные деньги, когда я был занят. Наверняка он клал в сейф лишь часть, а остальное присваивал. Мои кулаки сжимались и разжимались от гнева. Боже, какой я был идиот! Так вот, кто были рядом со мной – старая воровка и её молодой пособник!

Вскочив, я тут же решил пойти к Беридарову, чтобы разобраться с ним и если надо набить морду. Но вдруг подумал: что я от этого получу? И как главное, докажу? Ведь если он вор на доверии, то он так и должен был действовать. Он скажет: я пробивал. Не знаю, куда ты всё дел. Ты сам виноват. Поди, сам же всё бабам и раздарил! Я прямо видел его ухмыляющееся лицо и то, как он мне говорит: деньги? Какие деньги, первый раз слышу!

Я понял, что меня обвели вокруг пальца. Открыв кошелёк, я подсчитал наличность. Двадцать пять рублей наберётся, но восемьсот?! Это была огромная по тем временам сумма, примерно годовой заработок учителя. Единственным выходом было внести недостачу, это взять их из общей кассы, для чего пришлось бы поставить в известность руководство. Наверняка после этого мне предложат написать заявление об уходе. Я подумал о своей сберкнижке. Там была как раз нужная сумма. Но отдавать собственные деньги вовсе не хотелось. Однако постепенно шаг за шагом я пришёл к мысли, что другого выхода нет. Да, нужно ехать в Сберкассу за деньгами. А потом разберёмся.