Спустя ещё одну продолжительную паузу Юзеф хмуро сказал:

– Всё из-за этого урода… Если бы он тебя не бросил, вы бы успели выбежать из туннеля. Он же успел?

– Успел. И из туннеля, и со станции убежать успел. Его искали потом, но так и не нашли.

– Почему?! – вскинулся Юзеф, – Ты ведь знала, кто он! Да и твой папа мог всю полицию Москвы на уши поставить!

– Не до того было, – уклончиво ответила я, но на самом деле вовсе не была уверена в том, что Мстислава не нашли. И полиция для этого не понадобилась бы, ведь пусть отец давно остепенился и вспоминать лихие девяностые не любил, но по такому случаю мог и вспомнить. Чем это закончилось для Мстислава, можно только догадываться, хотя я всё-таки надеюсь, что он, узнав из новостей о том, чью дочь бросил в тоннеле метро под колёсами электропоезда, в тот же день бежал из страны.

Сама я из новостей тоже узнала всякое, но уже позже. И про спасшего мне жизнь машиниста, и о том, что его-то отец точно нашёл и щедро отблагодарил, и как потом по метро и другим московским подземельям прокатились полицейские рейды, выметая оттуда диггеров, зацеперов, и бомжей. И о реакции на случившееся общественности, к сожалению, узнала тоже. К сожалению, потому что общественность в большинстве своём злорадствовала. Высказывания в комментариях под новостными роликами варьировались от притворно сочувственного: “Девочка расплатилась за грехи отца” до откровенно издевательского: “Богатые тоже плачут!”, и лучше бы я их не читала.

Потом были перелёты, клиники, мировые светила медицины. Великобритания, Нидерланды, Израиль, Штаты, Южная Корея… Отец возил меня по разным странам с какой-то исступлённой одержимостью, как будто не знал, что нигде, ни в одном уголке мира ещё не научились отращивать людям потерянные конечности. И никакой альтернативы этому предложить тоже не могли. Великий Червь откусил мне ноги выше середины бёдер, чуть наискось, так что одна культя оказалась короче другой, а отсутствие коленных суставов сильно осложняло возможность протезирования.

Наше с отцом медицинское турне длилось почти год, было похоже на путанный сон, и я каждую минуту ожидала, что вот-вот проснусь, чтобы подняться с кровати на своих стройных красивых ножках. А ещё всегда просила персонал очередной медклиники оставлять в моей палате свет по ночам. Потому что любая темнота была слишком похожа на подземный мрак, на чёрную глубину бесконечного тоннеля, в конце которого могут вдруг ослепительно вспыхнуть два приближающихся огненных глаза…

Юзеф ни о чём больше не спросил. Он только посмотрел на меня без жалости, так опостылевшей мне за последние два года, и сказал слова, явно подслушанные в каком-то фильме, но от этого не менее искренние:

– Мне жаль, что это случилось с тобой.

Тогда я впервые и назвала его так, как всегда буду называть в дальнейшем:

– Мне тоже, Юсик. Мне тоже.

– Ну что там? – раздался у меня над ухом нетерпеливый голос, и я спохватилась, что уже слишком долго смотрю в телескоп на плавающие по солнечной поверхности зловещие червоточины, внезапно окунувшие меня в прошлое. Ответила, медленно распрямляясь:

– Пятна.

– Дай посмотрю! – Юсик бесцеремонно откатил в сторону моё сидение на колёсиках вместе со мной, и сам прильнул к окуляру. Сосредоточенно посопел, потом воскликнул:

– Здоровые, заразы!

– Угу, – буркнула я, лихорадочно перебирая в памяти всё, что знала и помнила о солнечных пятнах, – Таких ещё не было.

– Да ну, перед событием Кэррингтона, наверно, такие и были, – возразил Юсик. Он уродился перфекционистом и любил придраться к мелочам.

– Как знать, как знать, – не стала я спорить, и, перебирая руками по поверхности платформы, подкатилась к её краю, – Поможешь слезть?