– Короче, не успели. Точнее, он успел, потому что когда понял, что поезд уже близко, то побежал дальше без меня, не стал ждать… А я растерялась… Первый раз в тоннеле, ничего не вижу, споткнулась, упала, а встать уже не смогла. Как паралич какой-то случился. Огни поезда прямо в лицо, а я даже пошевелиться не могу, только смотрю…

Всё это я выпалила на одном дыхании и замолчала, мысленно умоляя Юзефа не задавать вопросов. Он и не задавал, хотя, будучи, как я это уже усвоила, очень неглупым ребёнком, наверняка догадался о том, что я чего-то не договариваю.

Но ему и незачем было знать, что на момент своего первого залаза мне дозволялось ласково называть Мстислава Стивом, а ему, в свою очередь, можно было держать меня за руку, обнимать за талию, и целомудренно целовать в щёку при встрече и расставании, ведь я уже призналась в том, сколько мне на самом деле лет, и чего-то большего Мстислав себе не позволял.

До той минуты, пока мы не остались наедине в темноте тоннеля.

Спрыгнули с перрона пустующей в поздний час станции на уходящие в темноту шпалы и бежали по ним туда, где уже ничего не было видно, туда, откуда тянуло сухим сквозняком искусственного подземелья, когда Мстислав вдруг остановил меня, развернул к себе, и, запустив пальцы в мои тогда ещё длинные, до пояса, волосы, начал жадно целовать в губы. Это было так неожиданно, что сначала мне даже понравилось. Показалось, что первый поцелуй глубоко под землёй, где вокруг лишь темнота и опасность – это очень романтично, необычно, экстремально, и уж точно запомнится на всю жизнь. В последнем я не ошиблась. Не ошиблась бы, возможно, и в остальном, сумей Мстислав вовремя остановиться. Но останавливаться он не хотел.

Поцелуи становились всё настойчивее и бесцеремоннее, я попыталась отстраниться, не смогла этого сделать, и испугалась, вдруг осознав, что мы здесь совсем одни, а мои крики, если и долетят из тоннеля до платформы, то их вряд ли кто-то услышит в этот поздний час, когда на отдалённых станциях метро почти не остаётся пассажиров.

– Стиви… – я упёрлась ладонями Мстиславу в грудь, отстранилась и попыталась заглянуть ему в глаза, чтобы установить зрительный контакт и убедиться, что это по-прежнему он, что железное кольцо сдавивших меня рук принадлежит тому самому человеку, который ещё совсем недавно бережно заправлял мне за ухо выбившиеся кудряшки.

И тогда случились две вещи.

Я увидела склонённое надо мной лицо, выражающее что-то больше всего похожее на болезненную жажду, принадлежавшее, несомненно, Мстиславу, но в то же время словно и не ему. Увидела, но не успела испугаться, потому что раньше страха пришло удивление. Удивило то, что я вообще могу что-то видеть, ведь единственный, взятый с собой фонарь, Мстислав погасил, прежде чем начать меня целовать, и вокруг нас царила почти полная темнота, в которой слабо светился только далёкий уже выход из тоннеля на станцию. Как же в этой темноте я сумела разглядеть искажённый в странной гримасе рот и лихорадочно блестящие глаза?

– Отпусти! – попросила я, чувствуя накатывающую слабость, уже каким-то образом зная, что грядёт страшное, но ещё не распознав источник угрозы. Мне казалось что она исходит от Мстислава, от его вдруг ставших грубыми рук, от звука учащённого дыхания, от этого незнакомого взгляда, которым раньше он на меня никогда не смотрел.

А он не ответил, вместо этого снова жадно поцеловал, запрокинув мою голову назад так, что я увидела над собой закруглённый потолок тоннеля и скользящий по нему свет, который прямо на моих глазах становился всё ярче и ярче.