– Мой дедушка.

Так постепенно из рисунков и коротких рассказов я узнала о Юзефе, если не всё, то очень многое. Посиделки под сакурой сблизили нас, мы и сами не заметили как непозволительно много времени для людей из столь разных сословий стали проводить вместе.

А вот Муртазавр заметил.

Несколько раз я видела его, пристально и странно глядящим на нас то с конца аллеи, то из-за деревьев. Он ни разу не подошёл и ничего не сказал, но не приходилось сомневаться в том, что разговор с Юзефом об этом у него ещё будет. Впрочем, я особо не беспокоилась, ведь мы не делали ничего плохого.

На пятый день наших встреч альбомы, скетчбуки, и просто разрознённые листы и обрывки бумаги с рисунками у Юзефа закончились. И, кажется, мы оба растерялись от этого, потому что уже привыкли к нашим встречам, к неспешным и доверительным разговорам в тени сакуры, к другу другу, в конце концов. Мы уже тогда были друзьями, хоть ещё и не понимали этого.

Юзеф бережно закрыл последний альбом, погладил пожелтевшую от времени обложку и сказал, не поднимая глаз:

– Ну вот. Это первый альбом, который я закончил, ещё мелкий тогда был. А всё, что нарисовал ещё раньше, уже не сохранилось. Только дома мои рисунки на стенах висят, их я для бабушки с дедушкой оставил.

Его голос потускнел и я торопливо спросила первое пришедшее в голову, лишь бы не допустить паузы, во время которой каждый из нас мог бы задуматься о чём-то своём невесёлом.

– Ты им звонишь? Дедушке с бабушкой?

– Конечно. И я им звоню, и они мне. Почти каждый день.

– А в гости почему не поедешь? Каникулы же.

– Работаю же, – в тон мне ответил Юзеф и покосился удивлённо, будто услышал невесть какую глупость. Ну да, откуда мне, мимозе тепличной, знать про необходимость работы…

– Мне раньше нравилось возиться с растениями в саду, – рассказала я, словно пытаясь оправдаться, – У нас садовника тогда не было, всё само по себе росло. Кусты никто не стриг, а цветы я сама поливала. На деревья лазила за яблоками и черёмухой, здесь такие заросли были! Но однажды папа ландшафтного дизайнера пригласил, он тут всё покромсал и переделал. Да и всё равно тогда я ничего делать в саду уже не могла…

При последних словах я невольно опустила глаза на свои культи, и заметила, что Юзеф смотрит туда же. И почти сразу он, не дав мне времени на смущение, спросил:

– Что случилось с твоими ногами?

Никто и никогда не задавал мне этого вопроса. Никто и никогда даже не подавал виду, что замечает моё увечье. Никто и никогда не давал мне понять, что я не такая, как все. Никто и никогда.

Поэтому теперь от неожиданности и изумления я не успела сделать вид, будто не поняла этого вопроса или не услышала его. А может быть, просто не захотела. И ответила так же прямо и честно:

– Великий Червь откусил.

Юсик сбегал на кухню дважды. Сначала принёс кофейник и чашки (не тот кофейник и не те чашки, которые Татьяна подала нам с отцом в столовую, а попроще), потом корзинку круассанов (круассаны те самые, уже остывшие, но от этого не менее вкусные), и мы сели завтракать, наблюдая за тем, как неспешно солнце взбирается вверх по небосклону.

– Только бы облака не набежали! – пробормотал Юсик и я подумала, что наверняка вопрос облаков заботит сейчас многие учёные умы по всей Земле, ведь вряд ли когда-нибудь ещё Солнце так тревожило человечество, как сегодняшним утром. И не знаю, как другим, а нам нынче повезло – небо Подмосковья оставалось безупречно чистым от горизонта до горизонта.

– На форуме все переругались, – сообщила я Юсику, дожевав первый круассан, – Одни говорят, что это хана всему, другие, что фигня.