– Да потому что, Робертс, такси здесь существует для туристов и тех, у кого денег больше, чем ума, – рявкнула она. – Настоящие нью-йоркцы ездят на метро. Потому что они знают, что метро быстрее. Сама скоро поймешь.

Мы попали на пещероподобную станцию, прошли по каким-то переходам. Надписи на стенах отмечали всякие экзотические направления – к примеру, Кони Айленд или Пелхэм Бэй Парк. Затем мы очутились в самой гуще Чайнатауна. Тротуары были забиты пешеходами, словно в центре Пекина.

– Не задерживайтесь, идем, идем! – приказала Матумба.

А не задерживаться-то было трудновато. Ароматы чеснока и вяленого мяса доносились из ресторанов, которые не просто встречались на каждом углу, каждая дверь с улицы вела в какую-нибудь забегаловку. Тут я поняла, что еще немного, и я свалюсь в голодный обморок.

– Сюда, давайте, вот здесь, – объявила Матумба.

Секундочку.

Это что, общежитие Нью-Йоркского университета? Да это ночлежка какая-то. Я представила себе маму с папой: когда они приедут меня навестить, их обоих хватит удар. Я посмотрела на Эммали: если она и расстроилась из-за мрачного убожества, а другим словом это помещение назвать было трудно, то виду не показала. В отличие от Табби, которая своих чувств скрывать не умела.

– «Оранж» разместил нас тут? – не понижая голоса, спросила она, оглядывая темную прихожую с продавленными креслами, ковром, потерявшим даже воспоминание о расцветке, и немногочисленными студентами, лениво сидящими по углам с полупустыми чашками остывшего кофе. – Матумба, ты говорила, что все уладишь, но это… – Табби обвела рукой прихожую. Ее большие темные глаза метались из стороны в сторону, становясь все больше и удивленнее. – Это… это просто неприемлемо!

Табби совершенно не снижала громкости. Ее южный выговор звучал резко и замысловато. В голосе послышались истерические нотки. Наверное, она не знала, что в Нью-Йорке необходимо быть выдержанным, иначе получится негламурно. Я обменялась быстрым взглядом с Эммали. Она, кажется, думала о том же. Матумба уже открыла рот, чтобы поучить жизни напросившуюся на это Табби, но я решила вмешаться.

– Ну, Табби, не переживай, это же просто вестибюль, может, комнаты будут супер.

Не думаю, что моя попытка разрядить атмосферу удалось. Никто не успел ничего сказать, потому что с лестницы вдруг послышался жуткий грохот, заглушивший все остальные звуки. Мы все вздрогнули. Не иначе, полдома от ветхости обрушилось. Но оказалось, что это на скейтборде прямо по ступеням съезжала девчонка. Скатившись вниз, она заложила вираж по вестибюлю, резко остановилась перед нами, поддела ногой доску, та отпрыгнула и оказалась у нее в руках.

– Ну, и чего вы так долго? – спросила она.

Хм. По-видимому, все крики и понукания Матумбы, которая гнала нас до Гранд Стрит, чтобы успеть до прихода остальных, пропали зря. Одна из них не только опередила нас, но и успела уехать вверх по лестнице на скейте.

– Ой! – завопила Табби. – Ты же Ней-Хо Родригес!

Так звали редактора рубрики «Вперед!» – у меня было записано в бумагах. Но почему она кажется мне такой знакомой?

– Ну да, конечно! – ответила она.

Ней-Хо была смуглая, в обрезанных шортах и в лифчике от купальника. Еще на ней была футболка, разрезанная примерно от пупка до верха, приоткрывающая аккуратную наколку на плече в виде шести пивных бутылок в упаковке.

– Твоя статья в «Говори!» мне та-а-а-ак понравилась, – выдохнула Табби.

Ах, да, теперь и я вспомнила. Пару номеров назад Ней-Хо написала в «Говори!» – эту страницу «Оранж» посвящал девчонкам, которых их друзья объявляли уникальными в какой-либо области. Я всегда втайне мечтала, чтобы и мои друзья написали обо мне в «Оранж». Тогда я смогла бы послать им свою статью. Хотя, конечно, не те у меня заслуги, чтобы обо мне в «Говори!» писали. Если я правильно запомнила, статья Ней-Хо была о благотворительном спортивном мероприятии в ее микрорайоне, которое она сама организовала и в котором сама приняла участие, при этом показав такие результаты на скейте, что в шоке были даже некоторые парни-суперскейтеры.