Вот тот же Савушкин. Вылитый Бред Питт. И фигура что надо, и рост. А характер отстойный. Нарцисс! Ради принципов душу продаст. И плевать, что красивый, ведь детей от него не родишь. Красота – это временно. В том числе и мужская! Так себе и представляю, как Ромик стоит возле зеркала, смотрит, а там…

Постаревшее, дряблое тело, ягодицы обвисли, член уже не стоит, лицо, как куриная гузка, в морщинах. И думает он с пребольшим опозданием, почему не завёл в своё время маленьких Савушкиных?

Вот опять я о нём. Написал мне недавно:

«Я сложил твои вещи».

«Куда?», – уточнила.

«В чемодан», – лаконично ответил.

«Вот спасибо тебе!», – написала.

«Когда заберёшь?».

«А тебе они сильно мешают?».

«В целом, нет».

«В целом», – подумала я.

С глаз долой, из сердца вон. Вероятно, нашёл себе новую пассию? Новую дуру, которой не нужно семью и детей. К слову сказать, в соцсетях мы друг друга заблочили. Сначала я его, с психу! Потом, когда я передумала и хотела его разблокировать, обнаружила, что нахожусь в чёрном списке.

«Ты меня заблокировал?», – написала в Вотсап.

«Ты первой начала», – ответил по-детски.

«Зачем тебе дети, Савушкин? Ты и сам – недоросль!», – отправила, а уж после подумала, что недоросль – глупое слово.

Но Ромик его прочитал:

«Я хотя бы не врун», – написал мне, снабдив сообщение кучей говна.

Я в отместку прислала две кучи. На том и простились.

А вещи-то всё-таки надо забрать. Ибо скоро тепло, а у него мои летние платья! Сподоблюсь. Возьму себя в руки и съезжу к нему. А, может, курьером? Боюсь, что отсутствие секса сработает против. И прощальный коитус выльется в долгие слёзы и бичевание себя.

Мы с Пашкой пока что всего лишь целуемся. Я не даю ему доступ к интимным местам. Не готова! Но целуется он хорошо. Хорошо ещё то, что, целуясь, не видишь лица. И можно себе представлять кого угодно.

– Мммм, – я мычу, отловив его руку уже на пути к моим трусикам, – Нет!

– Извини, – моментально смущается он.

От него пахнет мятной жвачкой. И пивом, которое пили вдвоём перед тем, как начать целоваться. Мы смотрели Стенд-ап, какой-то отчаянный комик до сих пор непрерывно болтает у нас за спиной.

Я смеюсь, услышав тупую и пошлую шутку. Пашка, уткнувшись мне в волосы, шумно пыхтит. Чувствую твёрдость под джинсами. И, вскочив, объявляю:

– Я в тубзик.

За дверью туалета я долго смотрю на себя. В тусклом зеркале видно, как губы припухли. Если я не хочу доводить до конца, то зачем начинала?

Охота вот прямо сейчас позвонить и спросить:

– Слушай, Ром, я тут с парнем. У тебя есть последний шанс! Либо ты признаёшься в любви, либо я с чистой совестью отдамся другому.

А если он скажет: «Отдайся!». А если он сам в этот миг соблазняет другую? И делает это на нашем диване. На нашем! На том, где мы вместе смотрели сериал. На спинке которого плед в тёмно-серую клетку. Тот самый, которым мы укрывались вдвоём.

Я дышу напряжённо и шумно. За всё это время он даже ни разу не спросил, как там Кеша? Ему всё равно! Была в его жизни такая, Ткачёва. Была и сплыла! И хрен с ней.

Ощущаю, как щиплет глаза. Не хватало расплакаться. Так, Ткачёва, возьми себя в руки! Никто не толкает тебя на внеплановый секс. Пообщались, потискались, хватит. Скажи, что у тебя начались «эти дни». Такое сработает, точно! И ничуть не обидит его. Он же не Савушкин? Не полезет в трусы, чтобы это проверить…

Звонок в дверь, такой внезапный, протяжный, пугает меня до усрачки. Задвигаю щеколду потуже, слышу, как Паша идёт открывать.

Женский голос? Мне померещилось?

Приложив к двери ухо, я слышу:

– А ты не один?

– Да, не один! Я же сказал, что сначала звони, – недовольно бурчит гитарист.