– Мама, Саша улыбается вслух…

– Галя, какую книгу читала вам Ольга Львовна?[11]

– Она нам не читала. Она сама себе читала свою старшую книгу.

Плакать по пустякам перестала. Особенно после того, как перестали бросаться к ней, сломя голову, при каждом ее вопле.

Кроме того, была ей рассказана история с пастухом и волком.

9 августа 42.

Просьба посидеть с Сашей едва не имела трагических последствий: Галя, укачивая Сашу, перевернула коляску. Испугалась, закричала, заплакала, но как только выяснилось, что Саша цела и невредима, пришла в себя, улеглась спать и больше этим эпизодом не интересовалась.

– Как же тебе не стыдно, даже не спрашиваешь, как себя чувствует Саша?

– А что… Она ведь не расшиблась!

И смеется еще…

За буйное непослушание было решено Галю наказать. Но как? Не разговаривать с ней? Но это ее не тронет – она почти не бывает дома, прибегает только поесть, ни я, ни кто другой с ней никаких интересных для нее разговоров не ведет. Так что выходит: лишение небольшое. Придумали: будет спать одна, без меня.

Галя выслушала это решение с завидным спокойствием, легла спать, а утром сообщила:

– Очень хорошо спала. Свободно так. А тебе свободно без меня было?

Слушается, однако, лучше.

Старается оттенить свои хорошие поступки и намерения.

– Мама, я съела все корки.

– Мама, дай, пожалуйста, нож, я отрежу от своего яблока половину и дам Лике.

– Мама, я выполоскала Сашенькин подгузник и повесила сушить.

– Мама, тетя Оля дала мне морковку, а я сказала: «Спасибо!»

Но хорошие отношения у нас с ней не налаживаются: она нагрубила Шуре, обещала мне извиниться перед ним и не извиняется. Сначала, было, на мой вопрос – извинилась ли – ответила:

– Да, я сказала: больше не буду…

– А Шура что?

– А Шура сказал: хорошо.

Оказалось: неправда.

– Ты что же врешь? Пойди извинись.

– Я стесняюсь.

И наконец:

– Надо извиниться, ты обещала.

– Ничего я тебе не обещала.

Раньше, совсем недавно, обижалась на каждое резкое слово. А теперь – Шура с ней не разговаривает, я разговариваю сухо, Ольга Львовна – иногда раздражительно, а у Гали в глазах только упрямство, да и насмешка, пожалуй. И ожидание: «Ну, а дальше что будет?»

– Мама, Лика говорит, что Шура мой папа. Я ей объяснила, что он Шура, а не папа.

11 августа 42.

В целях самооправдания говорит вещи просто чудовищные:

Ольга Львовна:

– Ты понимаешь, что Сашенька из-за тебя могла бы умереть, не было бы Сашеньки – понимаешь?

– Ну, что ж, мне бы тогда достались все ее распашонки… (!!!)

Я уж рада бы довести Галю до слез. Но – никак не прошибу.

17 августа 42.

Прошибить слезу удалось арбузом.

Принес арбуз Шура. Шура с Галей не разговаривает. Галя извинения у Шуры не просит. А арбуз, опять-таки, принес Шура. Следовательно – арбуза Гале не полагается.

Рыдания. Слезы.

– Дай арбуза! Я давно арбуза не ела! Хочу арбуза!

Извиняться, однако, не стала.

На другой день просила тоном безнадежным, но уже без страдания в голосе:

– Ну, дай мне арбуза, дай…

Почти примирилась с тем, что арбуза не получит. Даже рассказывала какой-то старушке в тупике:

– А у нас арбуз есть…

Новый взрыв отчаяния был вызван приходом мамы Сони. В расчете на ее мягкое сердце Галя кричала, плакала, требовала арбуза. Не получила. Но и не извинилась.

(Господи, какой я была дурой тогда, глухой дурой! Ее надо было только любить и жалеть, а я ее воспитывала. 1 декабря 1955 г.)

Раньше боялась и дичилась ребят – почти не играла с ними. Потом быстро освоилась, научилась по их способу взбираться на дерево, а оттуда на крышу сарая и даже свела дружбу с тринадцатилетним вором и хулиганом Валькой, отец и мать которого арестованы – один за бандитизм, другая за воровство.