***

Солнце поднимается высоко. По всему выходит, что уже перевалило за полдень, а в подвале так никто и не появляется.

Я жду. Съеденная конфета немного помогает. Совсем чуть-чуть, но все же. Только жажда угнетает. Пить хочется очень сильно, и я не знаю, сколько еще продержусь без ее наличия.

Прекрасно понимаю, про меня не забыли. Не удивлюсь, если происходящее – не более чем жестокий психологический прием, направленный на то, чтобы держать жертву в неизменном напряжении. Рассчитывают гады, что, когда до меня снизойдут, буду податливой и сломленной, а значит, прогнусь без проблем.

Вполне реальный исход. Своих пределов я не знаю.

Но, что странно, происходящее с некоторых пор действует на меня по-другому.

Я вновь беру себя в руки и просто жду. Без метаний, истерик, дерганья волос и заламывания пальцев. Изредка сижу, больше хожу, заставляю себя двигаться и даже выполнять нехитрые упражнения. Движение – жизнь. Вот и гоняю то по кругу, то наматывая восьмерки, то приседая, то прыгая.

Солнце уже начинает свой уверенный спуск к горизонту, когда раздается отчетливый скрежет ключа, а спустя несколько мгновений дверь с легким скрипом отворяется. Я напрягаюсь, готовлюсь… ко всему, честно. И все равно вздрагиваю, стоит увидеть входящего.

Нет, это ни кто-то высокопоставленный, ни один из отморозков братьев Багз. Всего лишь охранник, страшный и жутко огромный. Тот, кто вчера стащил с моей головы мешок, когда приволок сюда.

Он неторопливо делает пару шагов вперед и бросает из-под насупленных бровей один быстрый, но такой красноречивый взгляд, что я вся вытягиваюсь струной. Жуткие глаза заставляют проглотить любые вопросы, если я их хотела задать. Не говоря ни слова, громила наклоняется и неаккуратно ставит на пол тарелку и стакан воды. Жест полон небрежности, отчего посуда глухо звенит, а часть жидкости просто выплескивается.

Смотрю на пролитую воду и злюсь.

Сильно злюсь.

Сжимаю кулаки и желаю придушить мерзавца. И все из-за жажды. Ощущение, что мне дай ведро – и то будет мало, чтобы утолить потребность, накатывает огромной волной и грозит накрыть с головой. Всячески сдерживаю порыв и приказываю себе не дурить: стоять на месте, а не нестись вперед, плюя на препятствия.

Я всегда была доброй и почти всепрощающей, но люди, действительно, меняются. Ощущаю это на себе.

Одна радость, громила не задерживается. Освободив руки и делая вид, что меня не существует, он спокойно разворачивается и выходит наружу. Через секунду слышу щелчок. Дверь вновь запирают.

Раздумываю ли я хоть секунду, прежде чем рвусь вперед?

Нет.

Боюсь ли, что в еде или питье подмешали что-то опасное?

Да когда?

Мозг отключается, перед глазами маячит лишь одна цель – вода! Все страхи по боку, жажда управляет телом и диктует, что нужно делать.

Уговариваю себя – торопиться не следует, но останавливаюсь лишь тогда, когда на дне остается небольшой глоток. А мне мало. И хочется плакать… но организму требуется вся жидкость, чтобы продержаться непонятное количество времени. И слезы сейчас ценны.

Почти силой переключаю внимание на непонятную бурду, склизкую серую массу, размазанную по тарелке. Я – не привереда, но содержимое миски только с богатым воображением и большой натяжкой можно назвать кашей. Стараюсь не кривиться и, прежде чем приступить к трапезе, перемещаюсь назад на лежанку. Без аппетита засовываю в себя нечто пресное и малосъедобное и жую, жую.

В этот день больше ничего не происходит. На следующий все повторяется с идеальной точностью.

Вот только жажда уже буквально разрывает на части, да и сил, чтобы двигаться, остается меньше. Экономя внутренние резервы, бездумно валяюсь на матрасе, мало реагирую на вонь от помойного ведра и непрестанно гляжу вверх. Через окно я вижу кусочек серого мрачного неба, но оно все равно меня радует.