Третий день всё меняет. Я не успеваю проснуться, как с шумом отворяется дверь и ударяется о стену. В этот раз охранник не проходит внутрь, а громко и грозно рявкает:

– На выход.

Несколько секунд просто моргаю, не двигаясь, боясь, что мне послышалось, однако насупленный взгляд из-под густых бровей опровергает мысли, как и следующая фраза.

– Хочешь, чтобы за шкирку тебя вынес?

Отрицательно мотаю головой, поднимаюсь на подрагивающие ноги и, чуть пошатываясь, бреду к выходу.

– Не дури, девка, – раздается предупреждение над головой, когда я протискиваюсь мимо амбала и прижимаюсь к стене, чтобы даже полами пальто его не задеть. – Иди смирно рядом, иначе свяжу и потащу волоком по земле. Поверь, тебе не понравится.

Верю.

Киваю болванчиком, не произнося ни слова. Язык намертво присох к нёбу. Но этого и так оказывается достаточно. Мужчина понимает. Он небрежно запирает подвал и, то и дело пиная в спину, заставляет шустрее переставлять ноги.

На улице охранник не позволяет надышаться, насладиться свежим морозным запахом осени, хватает огромной ручищей за плечо и тянет в сторону небольшого одноэтажного строения из серого камня.

– Вымойся и приведи себя в порядок, – отдает он распоряжение, втолкнув меня в маленькую комнатку не больше десяти метров, где кроме узкой кровати с матрасом, столешницы, вмонтированной прямо в стену, и колченогого табурета больше ничего нет. – Душ там, – кивает на узкую неприметную дверь слева, которую я пропустила, когда осматривалась. – Еду сейчас принесу. И да, советую хорошенько отдохнуть до заката. Вечером начнется твой отсчет.

Произнеся последнюю непонятную фразу, меня оставляют одну.

12. Глава 12

ЛИНА

Стоя посреди помещения, еще раз неторопливо пробегаю его взглядом. Ничего нового кроме того, что отметила чуть раньше, не замечаю и уверенно двигаюсь в сторону единственной открытой двери.

Санузел. Стандартный. Небольшой, но со всем необходимым. Вплоть до наличия полотенец. Маленького, висящего на крючке, и большого, перекинутого через стеклянную панель душевой кабины.

– Щедрые какие.

Первые произнесенные за три дня слова кажутся слегка чужеродными. Будто я отвыкла не столько от разговоров, сколько от звучания собственного голоса. Но времени на раздумья не трачу. Потом, если вспомню, проанализирую. Быстрыми шагами приближаюсь к смесителю и поочередно верчу оба вентиля.

Вода есть!

Горячая.

И холодная. Почти ледяная.

Без ограничений.

Такая малость, а от радости рубит с ног. Бегущий из крана прозрачный поток завораживает. Подставляю одну ладонь, следом вторую. Делаю из них лодочку, набираю доверху, расправляю пальцы, позволяя воде ускользнуть. Напор очень сильный, струя жестко бьет по пальцам, морозит их ледяной температурой. А я балдею. Не одергиваю руки, наоборот, верчу по-всякому, улыбаюсь, как ненормальная, и ловлю брызги, попадающие на щеки и губы.

Надо же, оказывается, человеку для счастья очень мало нужно. Впервые с того момента, как обессилила, позволяю единственной слезе скатиться по щеке, а потом наклоняюсь и пью воду.

Пью. Пью.

Жадно, долго. Большими глотками. Захлебываясь и вновь прикладываясь. Не грузя себя лишними вопросами – может ли она быть плохой, технической, непригодной для организма человека. Ничего сейчас неважно, потому что мне хорошо.

Мне вкусно.

Мне безумно вкусно.

Кажется, я скорее лопну от перенасыщения, чем смогу оторваться от этого занятия. Однако, ошибаюсь. Стоит услышать, что в помещение кто-то вошел, резко выпрямляюсь и оборачиваюсь.

Ладонью вытираю губы и через открытую дверь замечаю уже хорошо знакомого амбала. Он, тяжело ступая и слегка позвякивая посудой, проходит к столу, взгромождает на него небольшой широкий поднос, разворачивается и, не глядя в мою сторону, без единого слова уходит.