Вот и правильно. Какой смысл сотрясать разговорами воздух, если все что думал, он уже озвучил? Комментирую про себя его поведение и неторопливо приближаюсь к доставке. Голод толкает изучить «щедрое» подношение этого дня. Ожидаю увидеть уже знакомую серую массу, размазанную по тарелке, и удивленно приподнимаю брови, не находя.

– Ух, какие почести, – выдавливаю через зубы, стараясь вызвать в себе агрессию и недовольство, но выходит плохо. Еда манит магнитом, да и последняя фраза моего тюремщика оттягивает все внимание на себя.

«Вечером начнется твой отсчет».

Мало что из нее можно понять, но вывод сделать все же можно. Ничего хорошего.

Скорее уж, самое плохое.

А если сложить мерзкое и наглое поведение бандитов, их тычки и приставания, рассказы Жданы и других девочек, попавших в руки Багзов, заключения врачей об их здоровье и психических срывах, в голову лезут исключительно жуткие предположения.

И все же мозг сопротивляется. Сопротивляется, цепляется за веру в лучшее и до последнего упорно отталкивает картины, наводящие жуть.

Однако, реальность не просто пугает. Она с размаху бьет под дых, когда я слышу холодно-равнодушное:

– Добро пожаловать на охоту, Лина, наша маленькая, сладкая дичь.

Слова Сильвера Багза звучат ровно, без каких-либо оттенков, почти механически. И пугают еще больше в сочетании с его темными глазами, горящими таким алчным предвкушением, страстью и похотью, когда он медленно скользит сальным взглядом по моим ногам и выше до груди, что только силой воли заставляю себя оставаться на месте и не отшатываться.

Жутко.

До мандража жутко.

Будучи одна в комнате после того, как утром мне принесли завтрак, он же обед и ужин заодно, я предприняла максимум сил, чтобы последовать совету охранника. А именно – отдохнуть, пока есть время.

Да, его слова я взяла на заметку. Но прежде с удовольствием тщательно вымылась, постирала и повесила сушиться нижнее белье. Чуть позже поела. Амбал не поскупился, принес с десяток приличного размера бутербродов, состоящих из хлеба, мяса и сыра, щедро уложенных на огромную тарелку.

После вынужденного голодания все их осилить не смогла, но и возвращать не пожелала. Потому припрятала. Поддаваясь внутреннему чутью, завернула в салфетку, подложенную под большую чашку молока, и убрала заначку в карман пальто. Почему поступила таким образом, объяснить не смогла бы даже самой себе. Но внутренней интуиции решила довериться.

Только после этого легла вздремнуть. Разница между тонким тюфяком, валяющимся на каменном полу в подвале, и матрасом в комнате оказалась разительной. Будто на перину для принцессы легла. Сама не заметила, как быстро провалилась в крепкий и глубокий сон.

Выплыла из него, кстати, тоже моментом. Стоило в голову пробиться уже привычному лязгу от поворота ключа в замочной скважине, как моментом подорвалась и села, хлопая мутными глазами.

– Одевайся. Время пришло, – единственное, что произнес здоровяк, останавливаясь на пороге и внимательно сканируя меня взглядом.

Молча кивнула, решив и в этот раз не радовать его своим голосом. Как и ни о чем не просить.

Сразу осознала – без толку. У тех, кто служит мерзавцам, с моралью туго. Не может быть света в их душе, лишь грязь и мрак.

Потому шустро соскочила с лежанки и нырнула в санузел. Надела все, что ранее висело на просушке, еще раз вдоволь напилась воды из-под крана, накинула на платье сильно потрепанное и испачканное пальто и, остановившись перед амбалом, жестом показала, что готова идти.

Шли недолго. До господского дома метрах в трехстах. И вот теперь стою посреди большого, неправильной формы помещения, смахивающего не то на кабинет, не то на гостиную и открыто перевожу взгляд с одного упыря на другого.