– Надо бы подогреть нас чем. А, студент?

Кепчатый с сигаретой, хрипло заржал.

– Ну, там, лаве есть? Мы тебе огонь, ты нам лаве, типа бартер, да? – медведь неожиданно быстро встал и оказался прямо перед Вадимом. Он был на голову выше и шире в плечах. Второй продолжал сидеть, но было в его позе что-то нехорошее – казалось, он в любую секунду готов броситься на Вадима без предупреждения. Окурок тлел между губами и каждый раз, когда он затягивался, огонь отражался в его глазах.

Почему-то Вадим ни на секунду не усомнился в том, что просьбу Кольцова… скорее приказ, чем просьбу, судя по выражению лица, нужно выполнить. Более того, несмотря на агрессию, исходящую от этих двоих, он не испытывал страха. Легкое любопытство, не более.

– Дело должно быть сделано, – произнес он, сам не понимая, зачем.

Кепчатый ухмыльнулся. От него разило водкой и застарелым потом.

– Слыхал, Даня! «Дело должно быть сделано».

Курец выплюнул окурок и тот разбился в искрах о грудь Вадима.

– А если мы тебя… – лениво произнес он, и неожиданно в правой руке его блеснула сталь, – щас распотрошим чутка? Ты как, студент?

Вадим стоял, не шелохнувшись. У него не было и шанса против этих двоих, но…

«… Дело должно быть сделано…»

Некая часть его, возможно, последние крохи рационального «Я», надежно спрятанные за каменной стеной безумия, отчаянно сопротивлялась. Сейчас он умрет, умрет глупо и позорно. И ради чего?

– Позвольте мне подкурить? – сказал кто-то.

«Нет, это ведь он сказал, и это будут последние слова в его глупой никчемной жизни! Прав был Череп – Кольцов аферист и, возможно – маньяк! Но все это уже неважно… И «Черная книга» эта сраная и…» – он замер, ожидая первого касания ножа.

Но вместо этого верзила в кепке протянул ему зажигалку.

Вадим уставился на него, не веря своим глазам. Тот ухмыльнулся и чуть ли не с силой впихнул зажигалку ему в руку.

– Наше вам, уважаемый, – медведь карикатурно поклонился, разведя руки в стороны, – мастеру передавайте большой привет.

– Шемхамфораш[8], брат! – прохрипел курец, – иди с миром…

Оба повернулись как по команде и быстро пошли прочь.

Вадим постоял в темноте, чувствуя, как прохладный ночной ветер треплет длинные волосы. Посмотрел на зажигалку – на ней был изображен Микки-Маус, расплывшийся в широкой дегенеративной улыбке, и написано что-то неразборчивое. Сунул ее в карман и побрел обратно к Кольцову.

Тот сидел на скамье прямо, словно аршин проглотил и Вадим задался вопросом: «сколько же лет Гаргароту на самом деле? – Он привык про себя называть его стариком, но так ли это? – Кольцову могло быть как пятьдесят, так и семьдесят – на лице почти не было морщин; глаза смотрели ясно, а тело под этим нелепым плащом вполне могло принадлежать борцу».

– Ну что, Вадик, принес огня-то? – елейно спросил Кольцов.

Вадим молча протянул ему зажигалку. Тот принял ее, едва взглянул и отшвырнул в кусты.

– Молодец, – тихо произнес Гаргарот, – справился. Пойдем домой, что ли? Поздно уже, да и сквозит. Не для моих костей погодка…

Телефон зазвонил ранним утром следующего дня. Пребывая в полусне, Вадим слышал, как мать взяла трубку, произнесла дежурное «Алло», а потом, словно задохнувшись, пробормотала несколько невнятных совсем уж слов и, судя по звукам, бросив трубку прямо на столик, поспешила к его двери, но, против обыкновения, не распахнула ее настежь без предупреждения, а остановилась под дверью, переминаясь с ноги на ногу.

– Что? – пробормотал он, приоткрыв один глаз.

– Тебя… нужно к телефону… – фраза прозвучала бредово и отчего-то напугала его. Сон как рукой сняло. Вадим сел на кровати, пошарил ногой в поисках тапочек, но нащупал лишь коробку от какого-то компакт-диска. Плюнул и, как был, босой прошлепал к двери.