Трубка пиявкой больно вцепилась в ухо.

– Откуда вы…

– Мне сообщили прежде всех. Мы же так близки были… с по… – Кольцов словно подавился, и Вадим даже подумал, что он всхлипывает, – с покойничком… И старик рассмеялся беззаботно, будто только что отмочил удачную шутку.

– Слушай, Вадик, – не давая Вадиму опомниться, продолжил он, – насчет вчерашнего. Ты молодец. Я и раньше догадывался, что это ты… – он сделал паузу, и Вадим понял, что ему не хочется ни о чем спрашивать у Кольцова. Не мог он и положить трубку – она будто намертво присосалась к уху.

– Ну вот и славно, – продолжил Кольцов так, словно все уже сказал, – ты меня как-то спрашивал о «Черной книге». Интересно еще?

– Мне… Конечно, но Юрий Владимирович, я…

– Ты, Вадик, должен думать исключительно о двух вещах в настоящее время. Первое – своя личная выгода. Профит прежде всего. Так, кажется, рекомендует ваш Антон Шандрович[9]? И второе – общая вселенская польза. Вопрос я задам еще один только раз, и после этого у тебя будет выбор. Скажешь да – и превратишься в Алису, что падает в кроличью нору. Кто знает, какие чудеса ждут тебя там, где гудят маяки Олиума? («Боже, что он говорит, что несет?») Скажешь нет – и я повешу трубку и исчезну из твоей жизни навсегда. Но грань, Вадим, грань невозможно переступить и вернуться. Ты должен понимать, что каждое решение ведет к последствиям. Твой друг… Череп… рассказывал тебе про… – он помедлил, – девочку?

«Девочку… Он сказал – «девочку». Ведь он говорит про… Про что он говорит этот мерзкий старикан, про что же?»

Он кивнул.

– Отлично, – тотчас же отреагировал Кольцов, и Вадим испугался так сильно, что вынужден был опереться свободной рукой о столик. – И ты помнишь про общее вселенское благо, верно?

– Да… – выдохнул он.

– Так что там с «Черной книгой»? Хочешь попасть в нору, ученик?

– Да, учитель… – прошептал Вадим, ощущая, что с каждым словом на него наваливается совершенно неподъёмная ноша.

– Выбор сделан, – хихикнул Кольцов, – записывай адрес. Это… моя квартира. Не бог весть что, но, все же, своя. Я бы хотел пригласить тебя на… чай, словом. Сегодня, к восьми, ты свободен?

– Да.

– Хорошо. Ручка есть? Пиши… Это… рядом с Центральным кладбищем. Осиповское Шоссе, 12. Там скоростная, ты можешь на 146 – й маршрутке до Брюллова, потом просто переходишь через дорогу, и все. Прямо напротив кладбища, я сказал уже, да? Квартира три. Два раза постучишь, трижды позвонишь… – он помолчал немного, ожидая реакции, и расхохотался: – да шучу я, что ты как дурак там сопишь? Понял все?

– Все… понял, – заученно повторил Вадим.

– Хороший мальчик. Жду. И вот еще, Вадик. Выбор сделан, понимаешь?

– Да… спасибо, я понял.

– Очень славно… Ну, давай тогда, до встречи!

Вадим еще долго сидел так у стены, прижав трубку к уху, и слушал, слушал бесконечное низкое гудение. Мать, очутившаяся в двух шагах от него, что-то бормотала, судя по постоянно двигающимся губам, но он не мог разобрать ни слова. Она казалась ему плоской, как из картона вырезанной. Как он мог до сих пор вообще верить в то, что она его мать? Эта… эта кукла чревовещателя?

Он нашел в себе силы встать и, покачиваясь на ватных ногах, прошел мимо, толкнув ее плечом. Она зачем-то ухватилась за его локоть, но он стряхнул руку и захлопнул дверь комнаты прямо перед ее носом.

Повалился в постель и позволил угольно – черному мраку поглотить его.

Ему снились маяки.

В подъезде было темно и воняло чем-то сладковато-прелым. Остановившись перед едва угадывающейся во мраке лестницей, Вадим пошарил рукой в поисках перил, но тотчас же отдернул ее, прикоснувшись к чему-то неожиданно мягкому и влажному.