Детективное агентство «Утюг». Новый год в Потайном переулке Алексей Олейников

– Да ровнее ты держи!

– Я и держу!

– Да где ты держишь, если она криво висит! У тебя вообще глазомер есть?

Клим опустил руки и свирепо посмотрел на Еву.

– Знаешь что?

– Что?

– Сама вешай!

Клим ослабил верёвку; ему хотелось, конечно, грянуть луну об пол с размаху, чтобы во все стороны папье́-маше́ полетело. Но он осторожно опустил макет вниз, потому что был человеком взрослым и ответственным, не то что это инфантильное дитя кулис и софитов.

– Клим! Ну куда ты, Клим! А кто луну будет вешать?

Клим раздражённо фыркнул, спускаясь по лесенке. Сердце его кипело, и только стакан чая мог его успокоить.

На последней ступеньке он остановился.

Серое небо роилось крупными хлопьями снега, которые падали на гирлянды, протянутые от дома к дому, на вывески магазинов, на громады двух открытых сцен (их заканчивали собирать монтажники), на вагончики гримёрок, упрятанные за боковые порталы, на ларьки, которые кое-где уже засветились приветливыми окошками, на разноцветные шатры, в разнообразии уставившие мостовую, на рабочих, прохожих, актёров – всех, кто собрался в Потайном переулке по случаю скорого открытия театрального фестиваля детских и подростковых коллективов «Рождественские гуляния».

Всю неделю, с двадцать пятого по тридцать первое, любительские театры будут без перерыва показывать спектакли на тридцати открытых сценах в Москве. Здесь, в Потайном переулке, их две – по одной в каждом из концов, и ещё цирковой шатёр возле памятника Гоголю.

Снег падал на шапки и рукавицы и в дымящиеся стаканы с чаем: снег тоже хотел посмотреть на представление. Но первые спектакли начнутся только завтра в середине дня. А пока театры обживали временные жилища, распаковывали реквизит и спорили про места в гримёрке.

Клим поймал на перчатку снежинку. Подумать только, пролететь несколько километров, чтобы растаять в чае. Нет, он такого допустить не может.

Клим слизнул её.

Рядом встала Ева, покосилась, вздохнула. Протянула половинку батончика мюсли, которыми питалась в перерывах между кефирчиками.

– Совсем оголодал, да?

Клим нахмурился, но мюсли взял.

– Наверное, луна ровно висела, – признала Ева. – Показалось снизу, что покосилась…

– Её вообще не надо было сейчас поднимать! – возмутился Клим. – У вас первое выступление только завтра.

– А проверить механизм? Что, если бы заело в самый важный момент?! – парировала Ева, и Клим вспомнил, почему он только что ушёл со сцены. Потому что чай с печеньками значительно лучше, чем тиранша Ева Аппельбаум. Они с Гришей даже не занимаются в театральной студии, а она запрягла их по полной программе!

Ну хорошо, Гриша хоть краешком, но причастен: играл призрака в «Кентервильском привидении». Так сказать, вступил в секту, попался в липкие руки трагиков и комиков. Но он, Клим Караваев, человек невинный и совершенно не театральный, здесь что забыл?

Не своей волей ты тут, Клим, а только волею пославшей тебя директрисы Евы исполняешь тяжкие обязанности рабочего муравья: туда отнеси, сюда подай, там привинти, здесь оторви и немедленно выбрось.

А между прочим, у него ещё школа. Уроки. Теоретически. Контрольные, правда, он все сдал на прошлой неделе, но всё же он тут прогуливает родную школу ради чужого фестиваля!

И никто не ценит его жертв.

Ева посмотрела на лицо Караваева, которое совсем не озарилось радостью от вкуса мюсли: ни кокос, ни семена чиа, ни даже суперполезные для всего Клима целиком ягоды го́джи его не веселили. Жевал он батончик как глину.

Болван бесчувственный, Ева ему последний кусок отдала, чтобы исцелить раны гордости.

Караваев, одно слово.

– Мало ли что случится… – продолжила она и посмотрела на афиши.

Их студия «Мельпомена» ставила «Ночь перед Рождеством». Вариант беспроигрышный, Ева в роли Оксаны, Аня в роли царицы Екатерины – огонь, всем бы такую императрицу. Ева не сомневалась в успехе, но всё же нет-нет, а и поглядывала на соседние афиши. Школа «Маленький принц», студия «Самоцветы», театр марионеток «Мефисто» – это их коллеги и одновременно конкуренты, с которыми им придётся делить сцену все шесть дней. Каждый театр готовит свой лучший спектакль, каждый надеется на победу в фестивале. Три миллиона лучшему коллективу!

Понятно, что страсти уже кипят. Еве прямо виделось, как скрещиваются взгляды руководителей театров, как воздух вибрирует от напряжения. Вон сцена в том конце переулка, где шумно разворачивается студия «Юные гении» из Кузьминок. Евгений Вазгенович, их преподаватель, оказывается, давний знакомый Анны Арменовны. Вернее, давний соперник. Как только они приехали, подскочил и давай вертеться возле сцены, носом водить, чуть ли не в реквизит заглядывать. И вопросами сыпать: что, да как, да что будете ставить, да каким составом. Как будто в программе фестиваля не написано!

Анна Арменовна, конечно, его с каменным лицом спровадила, но Еву-то не обманешь, у неё глаз-алмаз, слух-эхолот и верное чутьё сыщика.

Если Караваев думает, что перед ним театральный фестиваль, то он сильно ошибается, – перед ним сцена страстей человеческих: скандалы, интриги, расследования так здесь и роятся, и потому всё должно быть… быть идеально!

Ева чихнула.

Клим флегматично дожевал мюсли. Тряхнул своей дурацкой косичкой.

– Иди в гримёрку, погрейся, – сказал он. – Я какао принесу. Будешь?

В конце концов, ей же нужны калории, чтобы двигаться и творить. Да, именно для этого.

Ева кивнула.

– Я погреюсь, потом в палатке буду, с Аней. – Она кивнула в сторону небольшой шаткой палаточки, внутри которой стоял прилавок, а на прилавке термос с ягодным чаем и театральными пряниками: их накануне напёк Гриша.

Этой зимой Григория Алтынова обуял бес наживы и демон предпринимательства. Сначала на школьной осенней ярмарке он затеял выпекать и продавать вафли, для чего притащил с балкона древнюю советскую вафельницу – тяжёлую, как танк, и такую же зелёную. Ева подозревала, что её и правда изготовили на каком-то военном заводе, потому что вафельница выглядела так, как будто по приказу командования могла отразить инопланетное нападение. Вафли при этом она пекла исправно, и Гриша заработал целых шестьдесят рублей. Учитывая, что на ингредиенты он потратил шестьсот, сделка вышла так себе. Но это его не остановило: Гриша сделал вывод, что ему нужны инвестиции, и решил продавать ненужные книги из дома, для чего разграбил бабушкину библиотеку.

Когда бабушка увидела, что на газетке у их подъезда лежат десять томов «Памятников мировой литературы» (скучных зелёных книжек, по определению Гриши), она коршуном слетела вниз, и дальше произошла эпическая и очень трагическая сцена из какого-то древнего литературного памятника.

После чего Грише, грубому гунну и неграмотному варвару, вообще запретили смотреть в сторону книжных полок.

Но тут, ему на радость, случился театральный фестиваль, где он планировал серьёзно заработать на пряниках и ягодном чае. Он умудрился уломать не только Анну Арменовну, но и менеджеров фестиваля!

Зачем ему нужны деньги, оставалось загадкой: Григорий упорно отмалчивался. Аня чуяла неладное: или он присмотрел себе бездомного трёхметрового питона, или собирается завести семейство капиба́р.

Так что теперь Аня стояла за прилавком, и снег засыпал палатку вместе со всем Потайным переулком. Гриша пообещал поделиться выручкой с продаж, а ей как раз нужен новый чехол на телефон. Сам Гриша помогал таскать сумки с реквизитом и костюмами, но вскоре уже отвлёкся и теперь болтал с механиком театра марионеток «Мефисто».

А где же Ева? Клим встал с какао перед сценой и озирался, как Траво́лта в древнем меме. Снегопад усиливался.

Динамики у него над головой закашлялись, захрипели и выплюнули искажённый звук рождественской мелодии, разумеется с колокольчиками.

Под эти пережёванные колокольчики Ева выпорхнула из дверей магазина напротив, мило распрощалась с продавцом и подбежала к Климу.

– Ой, спасибо! – Она взяла стакан с какао, отпила, зажмурилась. – Какой кайф! То, что надо! Спасибо!

– Не за что, – сказал Клим, глядя на неё. Снежинки дрожали у неё на ресницах, ложились на берет, и Ева в белом пальто и красном берете вся была как белая роза, на которую уселся красногрудый снегирь.

– Ты там грелась?

– В аптеку забежала, капли покупала. Не хватало ещё заболеть накануне фестиваля. А там напротив обменник и ювелирный бутик.

Ева небрежно махнула назад, и Клим взглянул в указанном направлении.

– «Кольетта. Авторские украшения», – прочитал он. – Колечки мерила?

Ева закатила глаза.

– Да там всё такое дорогущее, что только посмотреть можно, и то издалека. Белое золото, австралийские опалы, авторский дизайн. Ужас! Но очень красиво.

Она помахала продавцу, который ещё стоял под козырьком магазина, выдувая клубы морозного пара, и с любопытством разглядывал работу сложного механизма фестиваля. Продавец помахал в ответ.

– И продавец прикольный, он мне целую лекцию про камни прочитал, – сказала Ева. – Вообще, он, кажется, хозяин этой «Кольетты». Антон зовут.

– Название дурацкое, – заметил Клим. – Кольетта, в смысле. Да и имя так себе.

– А ты бы как назвал? «Серебряный винтик»? «Золотой шпунтик»?

Клим помрачнел. Зря он всё же купил ей какао, не стоило. Он и сам не понимал, почему взъелся на этого продавца. Не выспался, наверное.