Всё выглядело так, будто день остался прежним: дети вдалеке бегали уже с бумажной змеёй, мужчина возился с телегой у кузни, а над крышами клубился сладкий дым от выпечки.

Я обернулся. Дом. Тёплый, глупо уютный. С покосившейся крышей, с крыльцом, которое я обещал починить. С её силуэтом в дверях. На пороге дома стояла Яна. Она ничего не сказала. Только сжала пальцы так, как будто пыталась сдержать крик. И всё.

Мой взгляд на неё задержался ровно настолько, чтобы боль успела осесть под рёбрами. А потом – сапоги инквизиторов, цепи и голоса. Дальше началась дорога.

Трага – бывшая столица, моя родина – была жемчужиной Империи: исторической, промышленной, шумной и живой. Опасности случались, конечно – газеты писали о разбойниках в провинциях и чудовищах в шахтах, но в основном всё казалось… нормальным. Почти как в сказке.

Меня везли в карете под хлюпанье дождя – сперва по узким, готическим улицам, затем – мимо мокрых полей и заросших дорог. Дорога к форту заняла не больше получаса, но по ощущениям – вечность. Меня везли к форту святого Вилли.

Я бывал там лишь по делам. Это место никогда не казалось обычным. Огромный, замкнутый форт с гранитными стенами, артиллерией старых времён, и атмосферой, от которой подрагивали пальцы, прежде чем ты дотрагивался до дверного кольца.

Форт возник внезапно – вынырнул из застройки, как кость из разрыва на теле города. Громадный, вычищенный, будто построен не людьми, а чьим-то безликим упрямством. Колонны, как молчаливые присяжные. На фронтоне – герб Империи, отполированный до ослепительного блеска. Ни капли пыли, ни трещины. Как будто всё здесь не старело – а замирало в вечном "сейчас".

Внутри было тихо. Невозможно тихо. Даже шаги гасли, как будто пол глотал звук. Но я слышал: капли воды, далёкий скрежет металла, чей-то приглушённый кашель. Жизнь была здесь – но как под слоем стекла. Недосягаемая.

Мы вышли в атриум – круглый, залитый холодным светом. Стены из мрамора, клумбы ухожены, и в центре – фонтан. Вода текла тонкой дугой. Пахло паром и железом. Красиво. Почти уютно. И – неправдиво.

Здесь они передали меня гарнизону.

– Не знаю, к чему может быть причастен этот трудяга, – прохрипел один из инквизиторов, скосив взгляд на меня. – Выглядит не как преступник… и не как подлец. Мы точно того взяли?

Офицер гарнизона выглядел молодо, но уверенно – как человек, чьё лицо рано привыкло к командам и крови. Серые брюки, бронеплащ, сапоги и каска. Говорить за него не нужно – его облик говорил всё сам.

– Волосы тёмные, глаза голубые, ожоги на руках – всё сходится. Это он, – произнёс он, не глядя на меня, и щёлкнул по вороту формы.

– Что он мог такого натворить? – пробормотал инквизитор, глядя поверх головы, словно ища ответ в мраморе колонны.

– Пока не знаем. Но слухи идут. Его отец замешан в грязных делах. Эксперименты, ереси. Похоже, парень что-то унаследовал.

– В нашем деле на обёртку не смотрят, – вставил второй инквизитор, понижая голос. – Помню одну ведьму. Глаза – как у святой. Пока её не сожгли – полгорода вымерло. Никогда не знаешь, что под кожей.

Он сделал паузу, чтобы все услышали последнюю фразу. И добавил, тише:

– Не люблю, когда люди гибнут ни за что.

– Мы свой долг выполнили, – кивнул первый. – Судья Витольд разберётся.

И они ушли. Без взгляда назад. Как будто сдали посылку и не особо переживают, что в ней – человек.

Меня оставили с гарнизонной стражей. Молча. Они не били, не грубили – но каждый их взгляд ощущался, как плевок под рёбра.

Всё было гладко, правильно, законно.

Но чувствовалось, что судом здесь не пахнет.

Меня провели по каменным коридорам, где воздух пах железом, плесенью и безмолвными признаниями тех, кого уже не вызывали наверх. Стены здесь были слишком гладкие, как будто вылизаны временем и страхом. Шаги стражей отдавались глухо, но уверенно. Моих – не было слышно. Я едва шёл.