– Уф, – выдохнул я. – А теперь, малыш, посмотрим, как ты приживёшься.

Я взял модуль – уже слегка остывший – и с тёплой, почти отеческой улыбкой вставил его в корпус дворецкого, раскинувшегося на «операционном» столе. Светодиоды в глазницах замигали, оживая. Но душе требовалось время, чтобы прижиться в новом теле – адаптация редко происходила мгновенно.

Для меня всё это давно стало обыденным. Как омлет на завтрак. Как сапоги из кожи. А рабством эту практику никто не называл – особенно учитывая, что разумную волю человека подавить почти невозможно.

Снаружи сгущалась гроза. Я стоял над автоматоном, проверяя подключение, когда за дверью резко раздалось:Бам. Бам. Бам.

Стук – громкий, чёткий, будто кто-то вежливо, но с нечеловеческой силой бил кулаком в мою металлическую дверь. В первые секунды это раздражало сильнее, чем пугало.

– Именем ордена, откройте, – донёсся голос с другой стороны, в унисон с гулким раскатом грома.

Инквизиция Церкви «Верные Солнцу» была не просто духовной структурой. Её создали как военизированный ответ старым паладинским орденам – для борьбы с ересью, заражениями и теми, кто разъедал Империю изнутри.

В отличие от идеализированных паладинов прошлого, инквизиторы внушали не благоговение, а тревогу. О них ходили мрачные легенды: слепая, жёсткая преданность, привитая с детства, невозможность сострадания, и беспрекословное следование долгу.

…Они стучали трижды. Потом открыли сами.

Я помню не звука, не слова. Помню только, что первое, что мелькнуло в голове – не страх, не гнев, а её руки. Яна, сидящая под навесом, будто ждёт кого-то, кто уже не вернётся. Она не говорила, просто смотрела в дождь, как будто пыталась прочесть в его каплях ответ на вопрос, который даже не задала.

Этот образ вспыхнул в мозгу, как отблеск на стекле, и исчез, когда в дом вошли люди в плащах.

– Сернан Герхуэр? – один из них сказал это, как будто знал, что ответа не будет.

Мир вокруг будто провалился в вязкую тишину. Я слышал капли, падающие с кромки крыши, слышал, как скрипит дерево под тяжестью воды. Всё остальное утонуло в белом шуме

Инквизиторы двигались, как тени, в которых забыли спрятать человека. Мантии – чёрные, с металлическим отливом, будто ткань выварена в пепле. Один был массивен, широкоплеч и с лицом, будто высеченным из скалы. Другой – худощав, с тонкими губами, от которых всё время шёл пар, хотя воздух не был холодным. Они молчали.

– Да, это я. Вам что-то нужно? – я скрестил руки на груди, встал в проход. Внутри всё сжалось, но снаружи я был спокоен, почти безразличен.

– Вы пойдёте с нами, – прохрипел второй. У него на груди сверкали знаки отличия, и он словно гордился ими. – С этого момента вы обязаны молчать и подчиниться. При малейшей попытке сопротивления… будут последствия.

– А?.. – я едва начал говорить, но осёкся, когда он поднял палец. Жест – резкий, как затвор винтовки.

– Я сказал: молчание. Ордер есть. Вскоре всё объяснят. Допрос будет проведён. Дело срочное, так что держите себя в руках. – Он помолчал, потом почти небрежно добавил: – Клянусь Солнцем, если вы ни при чём – всё обойдётся.

Я не знал, что «завтра» так и не наступит.

Когда меня повели к выходу, я бросил взгляд на всё это – и впервые понял, насколько уродливо мы устраиваем свою жизнь, когда уверены, что успеем её исправить.

Я не сопротивлялся. Даже не думал об этом. Внутри не было ни злобы, ни страха – только пустота, как в кузне, где прогорел жар, и остался один серый пепел.

Когда меня повели мимо старой колонны с гербом Империи, я остановился на долю мгновения. Меня не дёрнули. Один из инквизиторов просто посмотрел. А я – на город.