Этот эпизод свидетельствует: республика (res publica – «общее дело», лат.) рождается из глубинного чувства невозможности терпеть произвол, из неспособности быть терпимой. Именно это «отрицательное» качество должно быть преобладающим у элиты народа. Оно должно быть в наличии как базовое условие для всего остального: институтов, процедур. Когда оно есть, институты и процедуры живы и наполнены реальным смыслом. Когда она иссякает, институты остаются, но они уже никого ни от чего не гарантируют.

Нерон и иже с ним творили вещи куда более «веселые», нежели Секст Тарквиний. Конечно, и тогда находились те, кто был способен убить тирана. Но тех, кто был бы по сути своей несовместим с тиранией, тех, кто осознавал бы: «или мы, или она», уже не было.

А ведь некогда предки патрициев, готовых, потакая безумию Калигулы, признать его коня сенатором, поражали воображение не только варваров, но даже греков своим непреклонным свободолюбием.

Так, когда в Сенат явился посол царя Пирра, ведшего в тот период победоносную войну с республикой, он получил ответ, что Рим не ведет переговоров до тех пор, пока враг находится на его земле. И, вернувшись к своему государю, дипломат сказал ему: «В этом городе каждый ведет себя как царь».

Но эта внутренняя «царственность» стала в римлянах неуклонно убывать по мере того, как они становились господами всего обозримого для них мира.

Цезарь накануне своей гибели планировал поход в Парфию. После ее разгрома он намеревался, двигаясь вдоль Каспийского моря, выйти в «земли скифов», далее – в германские владения и вернуться в Рим через Галлию. Учитывая дарования человека, фактически реставрировавшего в Риме монархию, можно предполагать, что кинжалы заговорщиков спасли от геноцида и наших предков. В Галлии Цезарь уничтожил, по его же прикидкам, около миллиона человек.

Спартанцы понимали, что расширение государства за некие естественные границы чревато утратой свободы для самих его граждан. Очевидно, что безудержная экспансия требует создания и наращивания бюрократического аппарата. А он и есть главный «враг народа». Не отдельные его представители, а сам он как явление. Потому что он неорганичен. Он – вне каст и сословий. А значит, он их неизбежно будет подавлять и насиловать.

В Риме мы часто видим на административных должностях при императорах вольноотпущенников, вчерашних рабов, чуждых исконным традициям свободы великого города. Уже возле Калигулы обнаруживаем всесильного манипулятора Каллиста.

Во множестве они толпятся вокруг недалекого Клавдия. Паллант, некогда раб, а по воле императора «министр финансов», считал ниже своего достоинства удостаивать разговором свободнорожденных «сынов Марса». Он писал им указания на табличках…

Нарастание рабского в душах хозяев мира во многом связано и с физической убылью самых достойных. Политическая элита планомерно истреблялась в ходе гражданских войн и репрессивных кампаний того или иного наследника Цезаря. И речь не столько о сенаторском сословии, сколько о тех, кто просто считал свои политические права высшей ценностью.

Городская чернь была как раз на стороне императорской власти. Ведь именно тогда родился пролетариат, лишенный собственности и совести. Еще народный трибун Тиберий Гракх предостерегал республиканский истэблишмент от безудержной алчности, которая вела к разорению крестьян-середняков, которые и составляли тогда армию, формировавшуюся по тому же принципу, что и в полисах Эллады.

Но Гракх, предлагавший «делиться» землей с народом, был убит, а плебс стали подкупать бесплатными «хлебом и зрелищами». Армия стала профессиональной, а потом и вовсе ее взялись формировать из наемников-варваров, потому что коренные римляне желали только наслаждаться. Свободы-ответственности они не желали.