Вера – невысокая и крепкая, волосы заколоты под белоснежную косынку – приветствует и спрашивает о самочувствии, просит сесть на койку и начинает осмотр. Её пальцы сухие и какие-то… требовательные. Кристина не любит чужих прикосновений, и ей хочется отвернуться, но не даёт покоя след на плече. Показывая язык и приспустив с плеча сорочку, Кристина изучает незнакомку: она не походит на лекарку и почему-то напоминает дружелюбную кошку, которая будет мурлыкать и унимать боль. В ушах покачиваются серьги-бабочки, которые отвлекают от неприятных ощущений.

– Ты помнишь, что с тобой произошло? – Голос Веры такой же сухой, как и её руки, щупающие странные следы.

Кристина не любит лечебницы и не верит в убеждения лекарей, – поэтому она коротко кивает. Стерильность палаты и белые стены давят, через окна, немного задёрнутые шторами, проникает редкий дневной свет.

– Стас, приготовь лекарство, – распоряжается Вера и, не спросив разрешения, закатывает рукав сорочки Кристины, чтобы померить давление.

Кристина прикрывает глаза. Нет-нет, пусть уберут эти руки! Вот так – без спроса, без объяснений, без её согласия – она не хочет. Хотя бы простая вежливость! Но не спорит, надеясь, что процедуры закончатся быстро и можно уйти. Чувствует, как сжимается предплечье, а потом выходит воздух. Вера убирает тонометр.

– Пульс в порядке. Но надо ввести лекарство. Это не больно.

Какая глупая ложь. Всегда больно.

– Кристина, – к ней вдруг обращается эта кошка, – меня зовут Соня, я из Управления по делам магов. Я здесь, чтобы помочь. Мы все очень обеспокоены тем, что с тобой произошло, но ты помнишь хоть что-нибудь? Это были тени?

– Наверное. – Кристина почти отдёргивает руку, когда Стас передаёт Вере шприц. – Свет погас… и так холодно. Ай!

Лекарство болезненное, и Кристина быстро убирает руку, как только Вера перевязывает место укола. Сейчас она ощущает себя отчаянно одиноко, отрезанная от остального мира стенами палаты.

– Ну, не капризничай, – ворчит Вера. – Скоро завтрак принесут, поешь, вон худая какая.

Соня присаживается на край койки и смотрит с сочувствием. Кажется, и правда приласкает и успокоит. «Не надо, – проносится в голове. – Не надо меня трогать». Скажи она это вслух, окончательно покажет себя капризным ребёнком.

– Пойми, это важно. Мы думаем… – Соня осекается и хмурится. – Ты кого-нибудь видела?

– Там было темно. Но я видела зелёные вспышки.

– Это было какое-то заклинание? Или фейерверк? – Соня всё-таки кладёт ладонь поверх её, прикосновение тёплое, но опять – чужое.

Наверное, надо вспомнить. Зелёные вспышки… как перед Академией, когда накладывали печати. Кристина хмурится, и какое-то странное чувство заползает под кожу и тянет.

– А разве не стражи занимаются расследованием?

– Всё так. – Соня кивает, и серьги-бабочки покачиваются в ушах. – Но я бы хотела больше узнать, что ты видела или чувствовала. Подумай, откуда взялась зелёная вспышка? Кто-то оказался рядом? Но тебя нашли твои друзья.

Образы бьют волнами и накрывают с головой. Утягивают прочь. К ней будто возвращается мрак с запахом дыма, а пульсация на плече усиливается, и голова кружится, и тьма кусается…

Соня обхватывает её запястья в желании успокоить – наверное? Иначе почему? Но Кристина чувствует угрозу – ведь так же её касались тени. Нет, не так же, конечно! Но паника слишком густая, ладони холодеют, и хочется отстраниться от всех! Кристина вскакивает на кровати, прижимаясь спиной к шершавой холодной стене, отгоняя воспоминания о том, как её пытались куда-то утащить. Тело всё ещё болезненно слабое, но злость помогает – на себя, на эту больницу, на укол, в конце концов! Кристина старается, чтобы слова звучали твёрдо: