– Толку от неё?

– И то – верно. Я сейчас! – он сорвался с места, не жалея коня.

Уже стемнело, когда Аким привел казака с телегой. Ливень ушёл куда-то за хребет. Лишь мелко накрапывал дождик, да неугомонные ручьи сбегали по камням. Изредка темное небо озаряли далёкие вспышки. Мы осторожно положили холодное тело Мишеля на солому и тронулись к городу. Навстречу попались дрожки. Столыпин и Трубецкой выпрыгнули на ходу, подбежали к телеге. Трубецкой держал жестяной фонарь.

– Он жив? – спросил Столыпин с надеждой.

– Ни один доктор не желает ехать в такую погоду, – виновато затараторил Трубецкой. – Извозчики все отказываются. Еле одного уговорили.

– Живой? – всё допытывался Столыпин.

Я посмотрел на него, как на дурака. Глебов рядом заплакал.

– Поздно рыдать, барин, – зло упрекнул его Аким. – Думать надо было раньше башкой своей дурной. Э-эх, человека сгубили почём зря.

–Куда его везём? – тихо спросил казак, правивший телегой.

– К майору Чилаеву, – ответил Аким.

– Так там же, – казак запнулся, – ребёнок умер… Два покойника в доме… Как бы третьему не случиться.

– Прикуси язык! – грубо одёрнул его Аким и перекрестился.

***

При въезде в город нас встречала толпа. Слухи о том, что случилась смертельная дуэль, мгновенно разнеслись по округе. Посыпались глупые вопросы: Жив? Его убили? Ещё дышит? Солдатки завыли. От этого воя бросило в дрожь. Я заметил в толпе сюртук Назимова. Пробрался к нему.

–Михаил Александрович. Мартынова видели?

– В комендатуру поскакал.

Я направился к двухэтажному зданию дома неимущих офицеров Войска Донского, или, как его называли казаки: «Дом Орлова». В его глубоких, глухих подвалах находилась тюрьма. Совсем стемнело. Фонарей на улицах не было. Ориентировался по освещённым окошкам, да по темневшему, на фоне неба, куполу небольшой церквушки «Всех Скорбящих».

– Штабс-капитан Арсеньев, по особым поручениям, – представился я дежурному подпрапорщику. – Где майор Мартынов?

– В камере, ваше превосходительство, – ответил дежурный. – Сознался в убийстве поручика Лермонтова.

–Допросили?

–Никак нет.

–За комендантом отправили?

–Точно так! Полчаса назад посыльный ушёл. Полковник Ильяшенков скоро прибудет.

– Проводите меня к майору Мартынову, – попросил я.

Мы спустились в подвал по узкой каменной лестнице. Пахнуло сыростью и затхлостью. В одиночной камере со сводчатым потолком и маленьким зарешеченным окошком стоял длинный стол и скамья. Мартынов сидел за столом, опустив голову на руки. Казалось, он дремал. Блуза его ещё не просохла от дождя. Голова выбрита до синевы. Откуда он взял манеру брить голову? – удивился я. – У чеченцев перенял? Зачем?

– Николай! – позвал я. – Майор Мартынов!

Он медленно поднял лицо. Взглянул, как будто в первый раз меня видит.

– Николай. Это я – Арсеньев.

– Я его убил, – чётко произнёс он. – Ты это хотел услышать?

– Зачем?

– Зачем? – переспросил он. – Потому что я должен был его убить, – еле сдерживая злобу, произнес он сквозь зубы.

– Да что между вами произошло? Ответь, наконец!

– Если бы мне выпал второй шанс, я бы снова его пристрелил. И ты бы на моем месте поступил так же.

Мартынов вновь опустил лицо на руки. Больше он ни на что не отвечал, как бы я его не тормошил.

Я вышел в ночную улицу. Тут же наткнулся на Назимова.

– Что там, Сергей Константинович, – спросил он. Его суровое лицо освещал огонёк трубки. Оно казалось красным, нездоровым.

– Михаил Александрович, я его не узнаю, – растерянно ответил я. – С ним беда какая-то? Будто подменили. Помню его после штурма Шали. Николай, хоть и был мрачен, но с приподнятым духом. Раненых ободрял. Стихи сочинял тут же на ходу. Всем предлагал выпить из своей фляги. Вспомните! Он пел вместе с солдатами… А того Мартынова в подвале я не знаю.