Я повернул упиравшуюся лошадь и погнал её в гору.

– Поторопите их! – кричал мне в след Пушкин. – Уже столы накрыли.

Вдруг промелькнула успокаивающая мысль: пробочная дуэль? Может зря я переживаю? Себя извожу, лошадь мучаю. Но Назимов! Он просто так паниковать не будет. Он чувствует беду. Я был свидетелем, как Назимов предвидел ночные нападения горцев или чуял засады на пути. Тревога от него передалась мне.

Из-за гор показалась тёмная туча. Эхом заметался раскат далёкого грома. Ветер рванул по верхушкам деревьев. Издалека я увидел лошадей, привязанных к хлипкой раките, а чуть выше несколько фигур. Две из них в белых рубахах стояли на расстоянии двадцати шагов друг от друга. В руках пистолеты.

Я спрыгнул на землю и быстро стал карабкаться по еле заметной тропинке.

– Остановитесь немедленно! – требовал я, срывая голос.

– Поглядите, кто тут у нас! Серж! – весело воскликнул Алексей Столыпин, высокий красавец в охотничьем сюртуке из добротного английского сукна песочного цвета.

–Ох, чёрт! Арсеньев, откуда вы взялись? – не очень приветливо бросил князь Васильчиков. Он опирался на трость с серебряным набалдашником. В дорогом полуфраке и белых панталонах напоминал стрижа.

– Серж, вы весь в пыли. – Князь Трубецкой подал мне руку, помогая взобраться на скальную площадку, где намечалась дуэль. Тут же корнет Глебов в армейском сюртуке. Раненая рука подвязана серым платком к шее.

Я оттолкнул Трубецкого и встал между противниками.

– Опустите немедленно пистолеты! – приказал я.

– Арсеньев, ну что вы здесь комедию устроили? – попрекнул меня князь Трубецкой.

– Это вы здесь что устроили? – накинулся я на него.

– Да так, ничего, – пожал плечами Глебов. Он выглядел совсем юнцом в узком сюртуке корнета. – Просто развлекаемся. Пара выстрелов – и пойдём пить шампанское. Правда, господа?

– Конечно! Сейчас уже идём. Пушкин нас заждался, – разом ответили Васильчиков, Трубецкой и Столыпин.

Но я чувствовал: добром это развлечение не окончится. Я подбежал к Мартынову.

–Николай!

Тот смотрел на меня, как на пустое место, вернее, взгляд полный ненависти направлен был сквозь меня. Сердце заледенело от его, казалось, безжизненных глаз. Я схватил Мартынова за руку, держащую пистолет.

– Опомнись, Николай!

– Не тронь! – утробно прорычал он, словно рассерженный пёс и вырвал руку.

Я подбежал к Лермонтову.

– Михаил!

– Да что вы суетитесь, Арсеньев, – очень тихо, мертвецки спокойно произнес он. – Уйдите. Не мешайте. Жребий брошен. Не лезьте в споры с судьбой, тем более что судьба эта не ваша. В сторону, Серж! – настойчиво потребовал он.

–Арсеньев, не дурите, – отволок меня с линии выстрела князь Васильчиков. – Никто никого не собирается убивать. Просто – пробковая дуэль. Сейчас они сделают по выстрелу, обнимутся, расцелуются, и мы все пойдем праздновать сие недоразумение.

– Господа, стреляйте, наконец, – потребовал Столыпин шутливым тоном.

Воздух стал невозможно душным. Мгновение назад где-то вверху бушевал ветер, а тут вдруг всё стихло. Крупные капли шлёпнулись на камни. Резко запахло грозой.

– Стреляйте, – настойчиво повторил Столыпин, – иначе мы все вымокнем.

Мартынов старательно целился, но дуло у него прыгало, выписывая восьмёрки. Он повернул пистолет курком в сторону. Лермонтов поднял руку с оружием вверх, слегка согнув в локте, как опытный стрелок, готовый резко опустить ствол и спустить курок. Они пристально смотрели друг другу в глаза, не мигая. Что-то жуткое было в их переглядке.

– Ну, господа! – Начал терять терпение корнет Глебов. – Считаю до трёх и развожу вас. Раз, два… Мишель, вы хоть закоптите ствол. Ваше право первого выстрела. Мишель! Ну!