– С завтрашнего дня на конюшне будешь! Ко мне больше не подходи. Увижу ещё раз у терема, голову на плаху положишь. Понял?

– За что Дмитрий Иванович? – сперва чуть слышно выдавил из себя стольник, а потом заголосил в полный голос. – Да я же для тебя всё, что ни пожелаешь сделаю! Прости, если что не так. Прости ради Бога! За что же ты меня так?!

– Пошел вон! – ещё строже крикнул князь и почти бегом забежал на высокое крыльцо своего терема.

В палатах было уже сумрачно. Дмитрий Иванович крикнул, чтобы засветили свечи, и уже под их мерцающим сиянием стал думать.

Думы сегодня в голову лезли только самые тяжелые. Что-то не ладилось на Москве последние три года. Как-то все не так получалось, как хотелось бы. И уж до того докатились, что подумать страшно. До восстания докатились. Если бы хан в прошлом году к Москве не подошел, то вообще неизвестно, чем бы эти безобразия завершились. Хорошо, что подошел. Только одно плохо, слабину хан заметил. А слабых правителей ведь никто не любит. Плохи дела. Да еще соседи сволочи воду мутят. И ладно бы только тверские с рязанскими, но и суздальские голову поднимают. Все мало им. Тоже о великом княжении замечтали. Стоило оступиться, так все невзгоды, как мухи на мед летят. Хорошо еще сказывают, что тесть Дмитрий Константинович приболел. Он бы точно такой слабины моей не упустил, точно бы на земли московские позарился. Что же за люди такие на свете нашем живут? Надо в Сарай скорее ехать, пока там меня по самую маковку помоями не облили. Ханский посол Карача сказал, что ждет меня Тохтамыш. О совместных походах хочет сговориться. Намекал татарин, что дела у его властителя тоже не ахти. Чего-то он там хромым Тимуром не поделил. Ладно, в Сарае разберусь, что к чему. Там виднее будет. Надо собираться скорее и на Красную Горку выезжать. Нельзя с отъездом тянуть, а то не дай Бог обидится Тохтамыш. Этой обиде многие рады будут, такой из неё костер разожгут, что от княжества Московского одни головешки останутся. А тут еще этот мужик с ножом. Интересно, он просто напился до беспамятства или опять заговор? Сколько же можно? Еще года не прошло. Всё оттого, что митрополита нет надежного в Москве. Некому стадо людское приструнить. А может не по злому умыслу, а только от дурости своей этот мужик на меня бросился? Не похож он вроде на заговорщика. Может, просто не узнал он меня? Наверное, все-таки спьяну бросился. Ведь спьяну чего только не сделаешь? Вон на Рождество Квашня Иван Родионович, уж, на что солидный боярин, да и то нагишом по кремлевским дорожкам бегал. В чем мать родила, носился, всё бесстыдство наружу. И ничего, проспался и вновь степенный человек. А мужику тому все-таки голову отрубить надо, чтоб другим неповадно было. Вот узнаю, откуда у него знак Тутши и в тот же день велю отрубить. Одному не отрубишь, остальные наглеть начнут.

– Дмитрий Иванович, – кто-то нежно тронул князя за плечо, – дозволь с тобой посидеть. Устал я от суеты.

Князь резко обернулся от неожиданного прикосновения, но, узрев перед собой смиренную голову Федора Симоновского, успокоился, усадив на лавку возле себя. Симоновский не поднимая на князя глаз, присел и вздохнул так тяжело, что даже закаленную в мирских тревогах душу Дмитрия Ивановича на жалость потянуло.

– Ты чего так расстроился крепко? – спросил он опечаленного духовника. – Чего вздыхаешь будто нечестная девка в первую брачную ночь?

– Да как же не расстраиваться, батюшка ты мой? – все так же, не поднимая глаз, прошептал Федор. – Ты посмотри, чего вокруг-то творится. А знаешь все из-за чего?

– Из-за чего?