– А я вот тебе скажу из-за чего, – оживился вдруг духовник и посмотрел прямо в очи князю. – Грех на Москве лежит большой. Убийцу она приняла на митрополичий престол. Этот грех, не просто грех, это изо всех грехов грех. Гнать надо Пимена.

– Что же мне опять Киприана назад звать?! – строго топнул ногой Дмитрий Иванович. – Не по-княжески это будет: вчера прогнал, а сегодня зову. Да еще к тому же ведь тоже слаб оказался. Смуту-то не узрел митрополит, а узреть был обязан. Отлучил бы он тогда самых буйных от храма и всё по-другому случилось бы.

– А зачем же нам опять грек? – вскочил с лавки Симоновский. – Мы что русского на престол не найдем. Или у нас на Руси люди достойные перевелись?

– Назови одного хотя бы, – усмехнулся князь глупой горячности духовника своего. – Назови или сам в митрополиты метишь.

– Да что ты князь, куда мне, – развел руками Федор. – Рано мне в митрополиты, а вот Дионисию Суздальскому в самый раз.

– Кому?

– Дионисию Суздальскому.

– Никогда. Помню я, как он с Митяем ругался. Даже меня, не стесняясь, орал. Нет, на Дионисия я не согласен. Больно дерзок. Такому только палец в рот положи. Мигом откусить и не поперхнется даже.

– Ты не понял его князь, заложив руки за спину, – стал прохаживаться перед Дмитрием Ивановичем Симоновский. – Он ревновал тебя к Митяю, потому и дерзок был. Теперь он перед тобой ласков будет, как теленок перед маткой. Безмерно ласков будет. Дионисий человек скрытный. Душу его не сразу разглядишь, а вот как поймешь её, так сразу и откроется тебе светлый образ этоготчеловека.. Он же боготворит тебя, только вслух этого молвить не может по скромности великой своей.

– Боготворит, говоришь?

– Боготворит, боготворит.

– Ладно, посмотрим, завтра пусть поутру в светлицу ко мне подойдет. Поговорю я с ним еще раз, потом и решим все.

Глава 9

Страшным было сегодня пробуждение Ивана. Каждый испугается, проснувшись с дикой болью в голове, в темноте кромешной да на холодном каменным полу. Да и самое главное не это. Пусть пол жесткий, пусть не видно ни зги, это полбеды еще, самое главное, что Батюшка не помнил, как он в этом страшном месте оказался. Почти ничего, кроме предчувствия мерзкого в душе его не было. Помнил он, только, что пошел за кремлевскую стену кулачный бой посмотреть, а вот дальше что было, припомнить никак не мог. Крутился еще где-то в темноте образ греховодный, но что это за образ и где там в нем грех сокрыт было совершенно не ясно.

Батюшка приподнялся с холодного пола, поперхнулся и закашлял, как ему показалось громовыми раскатами. Долго в горле что-то свербело, но потом прошло. Иван, еще немного покряхтел от противного комка в горле да нудного гудения в голове и встал на ноги. Он потолкался немного по сторонам и его смутные подозрения насчет того, что проснулся он в месте крайне нехорошем, подтвердились полностью. Сидел Батюшка в каменной яме, а в яму эту просто так не сажают.

– Видно натворил что-то, – буркнул Иван и крепко вдарил кулаком по сырой стене.

Стена не ответила, а вот кулак заныл весьма основательно, и так стало обидно от этого нытья, что захотелось ещё раз по стенке врезать. Только претворить в жизнь это хотение не пришлось. С грохотом отворилась сверху крышка, встала на дно ямы лестница, и два бородатых дружинника молча и бесцеремонно выпихнули узника из заточения. За пределами ямы дружинников было уже не меньше пяти. Они быстро подхватили Ивана под руки и потащили куда-то, опять же не произнося при этом ни единого словечка. Притащили Батюшку в широкий подвал, только вот осмотреться там, как следует, не дали, а молча заломили за спину руки и подвесили на дыбу.