Дела любви I том Сёрен Кьеркегор

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эти христианские размышления, являющиеся плодом долгих раздумий, можно медленно, но и легко понять, хотя они, безусловно, станут очень трудными для того, кто беглым и просто любопытным прочтением сделает их очень трудными. «Тот индивид», который сначала размышляет о том, читать их или нет, если он потом решит прочесть, он внимательно рассматривает, правильно ли соотносятся друг с другом трудность и лёгкость, когда они вдумчиво взвешены на весах, чтобы не придать христианству ложный вес, делая трудность и лёгкость слишком большими.

Это «христианские размышления», и поэтому они не о «любви», а о «делах любви». Это «дела любви», но не так, как если бы все её дела были здесь перечислены и описаны, отнюдь нет; не так, как если бы одно из перечисленных здесь дел было описано раз и навсегда – слава Богу, нет! Ибо то, что во всём своём богатстве по сути неисчерпаемо, в своём и мельчайшем деянии по сути неописуемо, именно потому что по сути своей присутствует везде в своей полноте и по сути своей не поддаётся описанию.

С.К.

МОЛИТВА

Как можно было бы правильно говорить о любви, если бы забыли Тебя, Тебя, Бога Любви, от Которого исходит вся любовь на небесах и на земле; Тебя, Который ничего не удерживает, но всё отдаёт в любви; Тебя, Который есть любовь, так что любящий есть то, что он есть только благодаря пребыванию в Тебе! Как можно было бы правильно говорить о любви, если бы забыли Тебя, Тебя, Который показал, что такое любовь, Тебя, нашего Спасителя и Искупителя, Который отдал Себя, чтобы спасти всех нас! Как можно было бы правильно говорить о любви, если бы забыли Тебя, Тебя, Духа любви, Тебя, Который ничего не берёт от Себя, но напоминает о той жертве любви, напоминает верующему любить так, как любят его, и своего ближнего, как самого себя! О Вечная Любовь! Ты, Которая присутствует повсюду и никогда не остаётся без свидетельства в том, что здесь может быть сказано о любви или о делах любви. Ибо, безусловно, верно, что есть некоторые дела, которые человеческий язык особенно и ограниченно называет делами милосердия; но на небесах, безусловно, верно, что ни одно дело не может быть угодным, если оно не является делом любви – искренним в своём самоотречении, потребностью любви, и именно поэтому без требований или заслуг.

I

СОКРЫТАЯ ЖИЗНЬ ЛЮБВИ И ЕЁ УЗНАВАНИЕ ПО ПЛОДАМ

«Ибо всякое дерево познаётся по плоду своему, потому что не собирают смокв с терновника и не снимают винограда с кустарника». Лк 6:44

Если всё так, как считает тщеславный умник, гордящийся тем, что он не обманут, что нельзя верить ничему, чего не видит плотское око, тогда прежде всего нужно перестать верить в любовь. И если бы кто-то сделал это, и сделал это из страха быть обманутым, тогда не обманулся ли он? Обмануться можно по-разному; можно обмануться, веря лжи, но можно обмануться, не веря истине; можно обмануться внешностью, но можно обмануться и хитрой внешностью, льстивым тщеславием, которое абсолютно уверено, что его нельзя обмануть. И какой обман опаснее? Чьё исцеление сомнительней – того, кто не видит, или того, кто видит и всё-таки не видит? Что труднее – разбудить спящего или разбудить того, кому снится, что он не спит? Какое зрелище печальнее – то, которое сразу и явно вызывает слёзы, зрелище несчастного обманутого в любви, или то, которое в известном смысле может вызвать смех, зрелище самообманутого, чьё глупое самомнение о том, что он не обманут, конечно, нелепо и смехотворно, если бы эта нелепость не была здесь ещё более сильным выражением ужаса, свидетельствующего о том, что обманывающийся недостоин даже слёз?

Обманывать себя в любви – это самый ужасный обман. Это вечная потеря, которая невосполнима ни здесь, ни в вечности. Ибо если иначе, как бы то ни было, говорится об обмане в отношении любви, то обманутый всё равно относится к любви, и обман просто в том, что любви нет там, где она должна была быть. Но обманывающий себя отгородился и сам отгораживает себя от любви. Говорят также об обмане жизнью или в жизни; но тот, кто жизнью обманывал самого себя, понёс невосполнимую утрату. Вечность может щедро вознаградить человека, который всю свою жизнь был обманут жизнью; но обманувший сам себя помешал себе обрести вечность. О, что же на самом деле потерял тот, кто из-за своей любви стал жертвой человеческого обмана, если в вечности окажется, что любовь пребывает, а обман прекращается! А тот, кто обманул себя, ловко попав в ловушку разума, увы, даже если всю свою жизнь он самонадеянно считал себя счастливым – что он потерял, если в вечности окажется, что он обманул самого себя! Ибо во временном существовании человеку, возможно, удастся обойтись без любви; возможно, ему удастся пройти сквозь время, не обнаружив своего самообмана; ему удастся преуспеть – как ужасно! – в сохранении своего самомнения, упиваясь им; но в вечности он не может обойтись без любви и не может не обнаружить, что потерял всё! Как серьёзно существование, как страшно именно тогда, когда оно, наказывая, позволяет обманутому действовать так, чтобы он жил дальше, упиваясь тем, что он обманут, пока однажды ему не придётся удостовериться, что он обманул себя навечно! Воистину, вечность не позволяет над собой насмехаться; причём ей даже не нужно применять силу, но в её власти использовать немного насмешки, чтобы ужасно наказать самонадеянных. Что соединяет временное и вечное, что, если не любовь, которая именно поэтому была прежде всего и которая пребывает, когда всё остальное прошло? Но именно потому, что любовь есть связь с вечностью, и именно потому, что временное и вечное не похожи друг на друга, любовь может показаться бременем земному благоразумию временного, и поэтому во временном плотскому человеку может показаться огромным облегчением сбросить эти узы вечности.

Обманывающий сам себя действительно думает, что он может утешить себя, более того, что он более чем победил. Тщеславие глупца скрывает от него, насколько печальна его жизнь. Мы не отрицаем, что «он перестал скорбеть». Но что толку в этом, если для спасения нужно начать всерьёз скорбеть о себе! Обманывающий сам себя, возможно, даже думает, что он может утешать других, ставших жертвами вероломного обмана. Но какое безрассудство, что тот, кто получил вечную травму, может исцелить того, кто в лучшем случае смертельно болен! В силу странного противоречия обманывающий себя человек, возможно, даже полагает, что он сочувствует несчастным жертвам обмана. Но если внимательно прислушаться к его утешительной речи и целительной мудрости, то любовь можно узнать по её плодам: по горечи насмешки, по резкости рассуждения, по ядовитому духу неверия, по жгучему холоду ожесточения; то есть по её плодам можно узнать, что там нет любви.

Дерево познаётся по плодам, «не собирают смокв с репейника или винограда с кустарника»1, если вы попытаетесь собрать их там, то вы не только будете собирать напрасно, но и тернии докажут вам, что вы собираете напрасно. Ибо каждое дерево познаётся по плодам своим. Бывают два очень похожих друг на друга плода – один полезный и вкусный, другой горький и ядовитый. Иногда даже ядовитый – очень вкусный, а полезный – горький на вкус. Также и любовь познаётся по её плодам. Если человек совершает ошибку, то это потому, что он либо не знает, как правильно судить в данном конкретном случае, либо он не знает плодов. Как, например, когда человек заблуждается и называет любовью то, что на самом деле есть любовь к себе; когда он громко уверяет, что не может жить без возлюбленного, но ничего не желает слышать о том, что задача и требование любви – отречься от себя и отказаться от себялюбия. Или человек заблуждается и называет любовью слабое самодовольство, или пагубное нытье, или опасные связи, или тщеславие, или лесть, или самообольщение, или сиюминутные впечатления, или отношения временного.

Есть цветок, называемый цветком вечности, но есть, как ни странно, так называемый вечноцветущий цветок, но который, как и все увядающие цветы, цветёт только в определённое время года; какая ошибка называть последний – вечноцветущим! И всё же в момент цветения он выглядит так обманчиво. Но всякое дерево познаётся по плодам своим, так и любовь по плодам своим, и любовь, о которой говорит христианство – по плодам своим, потому что в ней есть истина вечности. Всякая другая любовь, говоря человеческим языком, независимо от того, рано расцветает ли она и изменяется, или лелеемая, сохраняется на весь сезон временного существования, тем не менее преходяща, она просто расцветает. В этом-то и заключается её хрупкость и её печаль; расцветает ли она на час или на семьдесят лет, она просто расцветает. Но христианская любовь вечна. Поэтому ни один человек, если он понимает сам себя, не скажет о христианской любви, что она расцветает. Поэтому ни один поэт, если он понимает сам себя, не станет воспевать её. Ибо воспеваемое поэтом должно содержать в себе печаль, которая является образом его собственной жизни: оно должно расцвести – и, увы, завянуть. Но христианская любовь пребывает, и именно поэтому она есть: ибо то, что расцветает – вянет, и то, что вянет – расцветает, но то, что есть, нельзя воспеть, в это нужно верить, и этим надо жить.