Так сокрыта жизнь любви; но её тайная жизнь сама по себе является движением и имеет в себе вечность. Как тихое озеро, как бы спокойно оно ни лежало, на самом деле является проточной водой – ибо разве нет на дне источника? – так и любовь, какой бы тихой она ни была в своем сокрытии, всегда находится в движении. Но тихое озеро может высохнуть, если его источник когда-нибудь иссякнет; жизнь же любви имеет вечный источник. Эта жизнь свежа и бесконечна; никакой холод не может заморозить её – она слишком горяча для этого; и никакая жара не может изнурить её – она слишком свежа в своей прохладе. Но она сокрыта. И когда Евангелие говорит о том, что эту жизнь можно узнать по её плодам, разве не означает это, что не следует нарушать и беспокоить этот тайник; что следует отказаться от наблюдений и открытий, которые только «оскорбляют духа»4 и замедляют рост?

И всё же эта сокрытая жизнь любви узнаваема по плодам, более того, это нужда любви – чтобы её узнавали по плодам. О, как прекрасно, что то, что обозначает величайшую нищету, в то же время означает величайшее богатство! Нуждаться, быть в нужде и быть нуждающимся – как не хочет человек, чтобы о нём так говорили! И всё же мы говорим как о высшей похвале, когда говорим о поэте, что ему «нужно писать стихи», об ораторе, что ему «нужно говорить», о девушке, что ей «нужно любить». Увы, даже самый нуждающийся из когда-либо живущих, если у него была любовь, насколько богата была его жизнь по сравнению с жизнью просто бедного человека, который прожил всю свою жизнь и никогда ни в чём не испытывал нужды! Ибо в том и состоит величайшее богатство девушки, что она нуждается в возлюбленном; в том и состоит величайшее и истинное богатство благочестивого, что он нуждается в Боге. Спросите их, спросите девушку, была бы она так же счастлива, если бы могла с таким же успехом обойтись и без возлюбленного; спросите благочестивого, понимает ли он или желает ли, чтобы он мог с таким же успехом обойтись без Бога! То же самое и с распознаванием любви по её плодам, которые, как говорят, появляются на свет при правильных отношениях, что опять-таки означает её богатство. Это было бы величайшим кошмаром, если бы в самой любви действительно было внутреннее противоречие, которое любовь предлагает скрыть, предлагает сделать её неузнаваемой. Это похоже на растение, которое, ощущая в себе энергию жизни и благословение плодородия, не осмеливается дать о себе знать, и будет, как будто благословение – это проклятие, хранить его при себе, увы, как тайну своего необъяснимого увядания! Поэтому это не так. Ибо если даже одно конкретное проявление любви, пусть даже удар сердца, будет изгнано любовью в болезненное сокрытие, то та же самая жизнь любви всё равно найдет новое выражение и будет узнаваема по плодам. О, вы, безмолвные мученики несчастной любви! То, что вы страдали, вынужденные скрывать любовь из-за любви, действительно остаётся в тайне; вы никогда не раскрывали её, так велика была ваша любовь, принесшая эту жертву: и всё же ваша любовь была узнаваема по её плодам! И, возможно, драгоценными стали именно те плоды, которые созрели в безмолвном огне сокрытой боли.

Дерево познаётся по плодам; ибо дерево познаётся и по листьям, но всё же плоды – главная характеристика. Поэтому, если бы вы по листьям определили, что дерево – именно это дерево, а во время плодоношения обнаружили, что оно не приносит плодов, вы бы поняли тогда, что это не то дерево, за которое оно себя выдаёт по листьям. Так же и в распознавании любви. Апостол Иоанн говорит: «Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиною»5. И с чем же сравнить эти слова и выражения любви, как не с листьями дерева? Ибо слова и выражения, и измышления языка тоже могут быть признаком любви, но они ненадёжны. Одно и то же слово в устах одного может быть таким глубоким, таким надёжным, но в устах другого – как неопределённый шелест листьев. Одно и то же слово в устах одного могут быть как «благословенное питательное зерно», в устах другого – как бесплодная прелесть листьев. Но из-за этого вам не стоит сдерживать слово, как и не нужно скрывать видимые эмоции, когда они искренние. Ибо можно несправедливо обидеть человека, если отнять у него то, что ему причитается. Ваш друг, ваш возлюбленный, ваш ребёнок, или кто бы то ни был объектом вашей привязанности, имеет право выразить эту привязанность в словах, если ваше сердце подсказывает вам. Чувства не принадлежат вам, они принадлежит другому; их выражение принадлежит ему, поскольку вы в своём чувстве принадлежите тому, кто его вызывает, и кто осознаёт, что вы принадлежите ему. Когда сердце переполнено6, вы не должны завистливо, высокомерно, несправедливо по отношению к другому оскорблять его, молча сжимая губы – пусть от избытка сердца говорят уста. Вы не должны стыдиться своих чувств, а уж тем более честно отдавать каждому своё. Но нельзя любить словами и выражениями, как и нельзя по ним распознавать любовь. Напротив, по таким плодам или по тому, что есть только листья, скорее можно понять, что любовь ещё не достигла своей зрелости. Сирах предостерегающе говорит: «Листья твои ты истребишь и плоды твои погубишь, и останешься, как сухое дерево»7. Ибо именно по словам и речам как единственному плоду любви, человек узнаёт, что он не вовремя оборвал листья, так что не получит плодов; не говоря уже о более ужасном, что только по словам и речам иногда можно распознать обманщика. Следовательно, незрелую и обманчивую любовь можно узнать по тому, что слова и словесные выражения являются её единственным плодом.