– Дочь моя… – промолвил священник после долгой паузы. – У меня нет письма от твоей матери. Я приехал к тебе в большой спешке. Надеюсь на милость Эль-Элиона, что Он защитит тебя и поможет… Ты должна просить короля… Милостиво просить его о том, чтобы он позволил тебе свидание с матерью.

Мирела опустила голову, пряча слезы.

– Вряд ли он ответит мне. Не далее как сегодня он вновь потребовал, чтобы я признала, что являюсь незаконнорожденной. Я отказалась, и Даут заключил меня под стражу, сказав, что я не желаю покориться воле отца и в самом малом!

– Я не знал этого, – огорчился старик. – Но мы должны попробовать. Может быть, твое письмо придет раньше, чем донесение графа. Я постараюсь доставить его. А может, король в любом случае проявит милость, ведь это… особые обстоятельства… Дело в том… королева Езета тяжело заболела и, скорее всего, скоро умрет.

Прикрыв веки, Мирела слушала короткий рассказ, не замечая бегущих слез. Она представляла мать в темном платье (с тех пор как муж отказался от нее, она носила траур8), с прямой спиной и доброжелательной улыбкой. Светлые волосы Езеты слегка тронула седина, голубые глаза даже в испытаниях лучились внутренним светом и добротой. Давным-давно она могла бы найти поддержку, чтобы уничтожить супруга. У нее есть немало сторонников… Но она твердо отказывала всем: «Я буду повиноваться супругу во всем, что не противоречит моей совести…» Эти слова Мирела выучила наизусть, как и протест.

Отец Узиил рассказывал неспешно, а девушка живо представляла себе всё, что произошло в соседнем замке. 6 юльйо Езета посетила храм святого Идлафа. Чувствовала себя хорошо, улыбалась и раздавала по дороге медные монеты крестьянам. После обеда читала книгу, но вдруг побледнела и чуть не упала со стула. Священник едва успел подхватить ее. Она с трудом добралась до постели, чувствуя слабость и острые рези в животе. С тех пор она ни разу не вставала и письмо дочери не написала, хотя часто вспоминала о Миреле. Езета быстро слабела, а со вчерашнего дня впала в беспамятство.

– Мне кажется, она проживет не больше недели, – закончил Узиил невеселый рассказ.

– Ее отравили! – вспыхнула девушка.

– Тише, дочь моя, – предостерег ее священник. – Здесь даже у стен есть уши, – он тоже понизил голос. – Я думаю, ты права, Мирела. Ей подсыпали какой-то яд, но не смертельный. Тут не обошлось без колдовства. В бреду она говорит с Сайхат. Ведьме отрубили голову, но, кто знает, на что она способна? Напиши письмо отцу. Я отвезу его королю Манчелу. Может быть, он будет так милостив, что разрешит попрощаться с матерью…

– Напишу сейчас же, – вскинулась девушка.

– Я подожду внизу, – священник поднялся со стула. – Не стоит долго разговаривать, а то Даут найдет повод обвинить нас в заговоре, – он тут же вышел.

Никогда еще Мирела не писала столь красноречиво. Слезы капали на бумагу, оставляя следы. Перо стремительно скользило по листу, оставляя изящные росчерки. Она молилась над каждым словом: «Эль-Элион, пусть он разрешит! Пусть он разрешит мне увидеть маму. Пожалуйста!»

Отец Узиил зашел снова уже в дорожном плаще.

– Завтра к вечеру я буду в Беерофе и, как только получу ответ, вернусь сюда. Молись, дочь моя, чтобы я принес хорошие известия.

Принцесса подошла к окну. В ее спальне оно больше походило на щель, она с трудом разглядела, как старик легко вскочил в седло, поднял руку для благословения в сторону ее окна, будто знал, что она наблюдает, и пришпорил коня.

Дверь за ее спиной открылась. Слуги уже принесли обед, но аппетит исчез. Она беспокойно ходила по крохотной спальне. Четыре шага туда, четыре обратно. В памяти всплывали слова священника. «Она очень ослабела, а со вчерашнего дня впала в беспамятство… Мне кажется, она проживет не больше недели…» Но если всё так плохо, то, когда священник вернется, будет уже поздно ехать к матери! Надо ехать сейчас, немедля.