.

Закат опускается. А мы уже высоко и видим всю долину, по которой ехали. Она воспаряет среди розово-лилового густого тумана. Небо такое широкое, что кружится голова. Громадные горы уходят до горизонта; они растворяются, сливаются с той сияющей туманной материей, куда ныряет солнце. Солнце – огромный розовый диск. Суровый и прекрасный, нежный и величественный.

Горы парят. Мы движемся невесомо, и невесомыми, нарисованными на лесной спине кажутся россыпи домиков. Только солнце, падающее в сияние горизонта, имеет тяжесть.

.

Массури – город в небе. Он нарос на верхушке горы, как колония моллюсков. Или гнездовье странных птиц с руками вместо крыльев.

Пока мы подъезжаем, в небо втекает темнота – горы синеют, лиловеют, сливаются с ней и медленно исчезают. Домики из каменных становятся будто бумажными, лёгкими-лёгкими. И превращаются в огни, теряя во мраке стены. Мир пропадает. Только страшный невидимый простор дышит на дорогу.

.

Мы попадаем в пробку. Прорываемся по встречке, сигналим, сигналят нам; ногам в защите жарко от нагретых машин. В старый город нельзя проехать с номерами другого штата. Нам в спины напирают, как будто впереди есть где развернуться – но там только шлагбаум и недовольное лицо контролёра. Пытаемся объяснить, мол – отель у нас там, мы не можем оставить мотоциклы где попало. Не помогает. Вокруг огнисто и шумно. Меж резных грязных стен полыхают вывески, мигают стрелки, грохочет музыка; сотни сигналок вопят в один голос. Звукам в узкой улице тесно. Мы полностью блокируем движение. Вокруг Мишутки собирается человек двадцать; он жестикулирует, вертится, громко что-то доказывает. Его лысая голова возвышается над смоляными индийскими шевелюрами.

Лёлю одну пропускают на мотоцикле до отеля, договариваться. Мы кое-как ретируемся до парковки. По пути знакомимся с мужичками по прозвищу кули – они за 200 рупий донесут наши вещи до номера. Узкие улицы ползут вверх, тёмыне, похожие больше на вентиляционные коридоры. В свете голой лампочки пылятся почерневшие бананы. Ребята из лавочки нас рассматривают. Кули обвязывают сумки верёвками, присаживаются, закидывают петлю на лоб и встают, даже не придерживая руками оказавшуюся на спине ношу. Улыбаются. Начинают шагать. Вслед за ними, увешанная мелкими сумками, я возвращаюсь в адскому перекрёстку, миную шлагбаум и иду по огненной реке улицы. Тиу в набедренной сумке, наверное, ничего не понимает.

.

Мы живём в отельчике за старым городом, запрятанным где-то в низине. Путь от него – по тёмной пустой дороге, по замызганным переулочкам с простенькими всё-продающими магазинчиками – здесь тепло, уютно, но немного тоскливо. Звёзды-домики мигают нам с дальнего склона. Мы стоим с местными в очереди за фруктами. Я гляжу, как люди привычно друг другу улыбаются, перекидываются базовыми приветствиями, уходят, уносят домой продукты – домой, подумать только.

Знаешь, я здесь, в Индии, везде дома – даже в тех уголках, где меня ещё не было. И одновременно я страшно скучаю. По новообретённому дому – дому-ощущению; дому «есть-к-кому-вернуться». Мне же на самом деле страшно неуютно в этом мраке в Массури. У нас холодный номер, и в раковине противно мыть руки. Здесь нет ни одного тёплого угла. А мне всё равно тепло. Конец путешествия невыносимо далеко, но там, в тогда, я вернусь к тебе – и будет так хорошо, что сейчас я могу ночевать где угодно. Мне ничего не страшно. Только страшно, что пропадёт связь.

Уже темно, и непонятно, где кончается гора и начинается небо, где кончается город и начинаются звёзды.

15 октября, Массури

Просыпаюсь в холоде. Мир тёмный, но его уже наполняют голосами птицы. День всходит из гор. Через штору я вижу только полоску света – она с каждой минутой всё ярче.