Да знаю я, что это глупо. Жизнь не даёт обещаний. А только я отказываюсь верить, что величайшее чудо этого мира может отменяться смертью.

Послушай! Послушай… Я боюсь потерять тебя.

.

«А только я отказываюсь верить, что величайшее чудо этого мира может отменяться смертью» – перечитываю я много месяцев спустя. Хотела бы я успокоить себя тогда. Сказать, что всё настоящее – бессмертно – где-то. А что умрёт, то, скорее всего, и живым не было никогда.

.

Я как будто только сейчас понимаю смысл очень простой фразы: «Я рядом». От Петербурга до Гималаев рукой подать, правда. Я рядом.

.

Статуя Махатмы Ганди одета в цветы. Хорошо ему, железному, стоять на вершине горы и смотреть на город.

Мы шатаемся по улочкам, весёлые, любопытные, забывшие, что в мире есть что-то, что нас пугало. Останавливаемся поглазеть на разрушенный отель над обрывом. Мама шутит – давай купим вот этот дом и будем в нём жить. Я, говорю, буду приезжать к вам сюда на каникулы.

Хочу добавить – осекаюсь. Хочу добавить – с тобой, но мне ещё так странно вслух говорить другим, что ты у меня есть и что я есть у тебя. Тут же вся наша мотокомпания. Но это ничего, привыкну. Иду-улыбаюсь зато теперь)

.

Мы спускаемся в тёмные проулки, где местные торгуют овощами. На прилавках лежат огромные вытянутые редиски, крошечные груши, острый перец, горошек, огромные нелепые огурцы. Мы дивимся на то, какие тут овощи. И на ржавые разновесы, какими пользуются торговцы, и на провод-франкенштейн, на котором висит одинокая белая лампочка.

Массурийцы – часть чуда, а сами об этом не знают. Представляешь – мы, наверно, тоже часть чуда, но не замечаем. Или оно вообще повсюду?

.

Мне кажется, красота – это выражение любви мира. Поэтому всё на свете – красивое.

.

Разговор Веры с хозяином отеля (который не понимает русского): «Five minutes! Ща… Щас принесу!»

.

Вся компания сидит на террасе и готовит ужин. Папа добыл кастрюлю и картошку – и теперь радуется. На столе снова появляются всякие фигурные бутылки, а я хожу вокруг с кружкой растворимого грибного супа. Темно, зябко, благодатно. Ребята понемногу вживаются в органику индийской жизни. Pate включил блюз из колонки, и теперь он бродит в горной темноте.

Пока я пишу, дверь открывается, и в номер деловито входит блестящая чёрная такса. Она – точнее, он – по-хозяйски оглядывается, но отец вежливо просит его уйти. Такс расстроен, он-то уж потянулся к пакету с колбасой. Дверь закрывается. А я думаю: как по-человечески смотрел на меня зверёк. Я представляю, каким он мог бы быть человеком – преподавателем-филологом или экономистом, высоким, со строгим прямоугольным лицом и в изящных очках, в выглаженной рубашке; житель вечно пустой квартиры, куда никто никогда вдруг не войдёт.

Мало ли, вдруг Такс правда им был? Индия, как-никак.

.

Пьеса в одном действии

Роли:

Настя (Я)

Ирина (Мама)

Олег (Папа)

Действие первое

Настя: Да ты помолодела…

Ирина: Правда?

Настя: Посмотри на себя – ты улыбаешься!

Олег: Да ваще! А под глазами у тебя что?

Ирина: Что?

Олег: Что-что? Ничего!

Несуществующие мешки под глазами проносятся по сцене в виде далёкого, нелепого и невероятного воспоминания.

16 октября, Массури, отель на горе (название уточню)

Вчера мы добыли настоящие яйца, и сегодня я их на всех варю.

Запотевшие окна превращают заоконные горы и небеса в витраж. Капли оставляют кривые борозды, и я с любовью рассматриваю их. Как будто я дома, маленькая, сижу в машине в осенний ливень и жду, пока мама вернётся из магазина.

.

Сегодня долгий переезд. Пакуемся. Мы весь день будем добираться до отельчика на самой вершине горы, откуда в обе стороны видно долину.