Одиманды – это придуманные мной бестии. Некоторые из них похожи больше на людей, некоторые на зверей, некоторые на птиц. Они прямоходящие, четырёхногие и шестилапые, хвостатые и бесхвостые, крылатые и бескрылые, рогатые и безрогие, на некоторых растут мох и трава – такие они древние и большие. На Иххах, например, растут. Их не опишешь как следует, слишком уж они разные. Самое главное – они не боятся самих себя, сколь бы странными ни были, и умеют жить, не умерщвляя и не утаивая в себе ничего. Многим стоило бы у них этому поучиться. Поразительно знаешь что? Все они добрые, пусть кто-то и с тяжёлым характером. Получается, зло – это не то, что есть в природе жизни, а то, что появится, если эту жизнь давить и душить. Если бы все мы были бесстрашными – по-настоящему бесстрашными, а не безотчётно самодурными – мы бы все были добрее.

Я не знаю, есть ли Олиманды в индийских лесах. Вчера вот мы видели паука огромного. Но он, наверное, не считается.

Выше гор – небо. Мне даже страшновато, что я туда упаду – вверх. Посмотри на него. Из него льётся свет. По его бесконечно далёкому, упруго гудящему пологу бегут хтонические ветра-великаны и маленькие молодые ветерки. Я сталкиваюсь с одним и прошу его: добеги, дружище, до холодного Петербурга, загляни в окно – ты знаешь, в какое – проскользни мимо тёмных штор, спрячься в шкафу, дождись прихода хозяина и крепко-крепко обними его за меня.

.

За Димой погнался бык. У Димы в руках банан и ананас, и за это ему достаётся пара тычков под пятую точку. Мы пугаемся, а местные вокруг смеются и советуют накормить быка кожурой. Это не срабатывает. На быка несколько раз прикрикивают, он остаёт.

.

Старт! Одеваемся в мотокуртки и – вперёд. Знаешь, я чувствую себя седоком ветра)

.

Лес бежит вдоль дороги. Деревья в нём большей частью тонкие, они идут вверх танцующими кривыми. Но встречаются и великаны.

Баньяны – они похожи на одревеневших богов, добрых, сонных, рассеянных, но и грозных по надобности. У них могучие вспухшие стволы, оплетённые дополнительными корнями – этакая гигантская нить, связывающая небо с землёй. Баньяны властно распускают ветки по лесу. Свет скапливается вокруг них, точно на поклон приходит.

.

Иногда на обочине мелькают знаки, предупреждающие о слонах и тиграх.

.

Перед нами гонят яркие пыльные фуры. Смешные, витиеватые мелодии их гудков разлетаются над дорогой. На кузове надпись: «Please, horn». Пожалуйста, сигнальте. Здесь это способ обозначить, что ты тут едешь, поворачиваешь или идёшь на обгон.

Встречаются грузовики с открытым задником, где сидят индийцы, свесив над дорогой ноги. Они строго и сосредоточенно смотрят вокруг.

Мы едем колонной. Периодически останавливаемся и пересчитываемся. Я езжу так в первый раз, и мне интересно ощущать себя частью какой-то общности.

Постепенно дорога заползает на гору. Солнцу всё просторнее; на дальних склонах оно разлеглось, как гигантский блаженный кот. Мы проезжаем опустевшую долину реки, горящую пыльным серебром, и карабкаемся на крутой серпантин.

Скалы несут над пропастью домики и террасы с посевами. Ветер, весёлый, опьяневший от собственной свободы, вскачь несется над долиной, перекувыркиваясь и свища, врезается в лес и наполняет его лучистой небесной голубизной.

Знаешь, я ведь тут даже не в первый раз, а всё равно не верю, что такая красота бывает на свете…

.

Останавливаемся выпить чаю в местечке, где мы были с отцом почти два года назад. В округлой, как дно сферы, сковородке, в кипящем масле жарят овощные бутерброды. Сюда местные приходят. Наши ребята находят здесь мясные пельмени и теперь счастливы. Я прихлёбываю масала, оглядываюсь, улыбаюсь тому, что вижу. Знакомая дорога. Считай, родная. Изгиб, над ним склоняются добродушные деревья; громадные кусты на той стороне, расписанная подсолнухами бетонная стена.