Цвет заката в сепии Мадина Федосова

Когда я впервые услышала фразу “цвет заката в сепии”, она застряла у меня в голове. Что-то в этой игре слов – угасающая красота, пропущенная через фильтр времени и памяти – показалось мне невероятно трогательным. Это было похоже на воспоминание о любви, потерянной, но не забытой.

Так родилась идея этой книги.

“Цвет заката в сепии” – это история о Эдит и Артуре, паре, прожившей вместе почти шесть десятилетий. Шестьдесят лет – это целая жизнь, наполненная радостями, горестями, компромиссами и, конечно же, любовью. Но что происходит, когда любовь, как старая фотография, выцветает и покрывается трещинами взаимных обид? Можно ли ее восстановить?

Эта история – не просто фантазия о путешествии во времени. Это исследование человеческих отношений, о том, как легко потерять друг друга в рутине повседневной жизни и как сложно, но возможно, вновь обрести связь. Это размышление о силе искусства, способного исцелять и возвращать утраченное.

Работая над этой книгой, я много думала о своих собственных отношениях, о своих родителях, о всех тех парах, которых я встречала на своём пути. Каждая история любви уникальна, но все они сталкиваются с общими вызовами: непонимание, разочарование, страх.

Я надеюсь, что “Цвет заката в сепии” заставит вас задуматься о вашей собственной истории любви, о тех моментах, которые вы цените, и о тех, которые, возможно, нуждаются в исцелении.

Ведь никогда не поздно переписать свою историю, даже если все кажется потерянным.

С уважением,

Мадина Федосова.

Обида висела в воздухе, густая и липкая, словно застоявшийся сигаретный дым в прокуренном баре. В маленькой, захламлённой гостиной, где каждый предмет мебели, казалось, хранил в себе отпечаток их совместной жизни, медленно, но верно разгорался очередной пожар.

Эдит, с лицом, изрезанным морщинами, словно карта пережитых бурь, стояла у окна, словно заворожённая, глядя на унылый ряд одинаковых домиков, тонущих в серой осенней мороси. Дождь барабанил по стеклу, вторя тоскливой мелодии, звучавшей в ее душе.

В ее глазах, обычно живых и искрящихся, плескалось отчаяние, приправленное горечью многолетнего разочарования. Мечты, когда-то яркие и смелые, теперь казались далёким, несбыточным сном.

Она ведь хотела быть режиссёром, снимать фильмы, рассказывать истории, но жизнь – как всегда – внесла свои коррективы. И вот она здесь, в этом маленьком, унылом пригороде, доживает свои дни, вязая бесконечные шарфы и утопая в воспоминаниях о том, чего никогда не случилось.

Артур, ссутулившись в своём любимом, продавленном кресле, напоминал старого, потрепанного плюшевого медведя, потерявшего былую привлекательность. Седые волосы его поредели, обнажив блестящую лысину. Руки, когда-то сильные и уверенные, теперь дрожали, с трудом удерживая пульт от телевизора.

Он избегал взгляда Эдит, устремив свой взор в мерцающий экран, словно там, среди бесконечного потока новостей, ток-шоу и навязчивой рекламы, можно было найти спасение от гнетущей тишины, разделявшей их.

Тишины, которая кричала громче любых слов, заглушая даже самые громкие звуки телевизора.

Он знал, что виноват. Знал, что он сломал ее мечту, высмеивая ее увлечение кино и заставляя ее чувствовать себя неполноценной. Но признать это было выше его сил. Гордость, эта вечная его спутница, не позволяла ему просить прощения.

Пятьдесят семь лет. Пятьдесят семь лет, превратившихся в долгую, изнурительную войну, где не было победителей, а только проигравшие, увязшие в трясине взаимных упрёков и невысказанных сожалений.

Каждый день был похож на предыдущий: утренний кофе, приготовленный в молчании, скудный обед, съеденный перед телевизором, и раздельные кровати в спальне, где когда-то царила любовь.

Сегодняшний день не предвещал ничего нового, пока Артур, внезапно, не решился на поступок, продиктованный скорее отчаянием, чем злостью.

Он поднялся с кресла, подошёл к старому шкафу, стоявшему в углу комнаты, и открыл его скрипучую дверцу.

Внутри, среди пыльных коробок и старых вещей, покоилась она – старая кинокамера Эдит, символ ее несбывшейся мечты.

И Артур, с внезапной, необъяснимой яростью, схватил ее и направился к мусорному ведру.

Эдит вздрогнула, словно от удара. Она медленно повернулась, и в ее глазах вспыхнул гнев, смешанный с болью. “Что ты делаешь?” – прошипела она, словно змея.

Артур молчал, его лицо исказилось гримасой злости и стыда. Он крепче сжал камеру в руке, словно боясь передумать.

Ему казалось, что избавляясь от этой старой вещи, он избавляется и от груза прошлого, от упрёков, которые Эдит никогда не высказывала вслух, но которые он постоянно чувствовал на себе.

Он хотел стереть из памяти ее разочарование, ее несбывшиеся мечты, все то, что он, по его мнению, не смог ей дать. Глупо, конечно. Но в этот момент ему казалось, что это единственный выход.

“Ты не смеешь!” – закричала Эдит, бросаясь к нему. Она попыталась вырвать камеру из его рук, но Артур оттолкнул ее, не рассчитав силы. Эдит пошатнулась и упала на пол, ударившись головой об угол журнального столика. В глазах у неё потемнело.

Артур оцепенел от ужаса. “Эдит!” – прохрипел он, бросаясь к ней на помощь. Он опустился на колени рядом с ней, пытаясь привести ее в чувство. Но Эдит не двигалась. Её лицо было бледным, а на виске медленно расплывалось багровое пятно.

В этот момент, словно в ответ на его отчаяние, комната начала мерцать. Стены поплыли, цвета потускнели, и мир вокруг них стал распадаться на пиксели. Артур почувствовал головокружение, его затошнило. Ему казалось, что он проваливается в чёрную дыру.

А потом все исчезло.

Когда зрение вернулось к нему, Артур судорожно вдохнул, словно вынырнул из ледяной воды. Унылая гостиная с её затхлым запахом и серыми обоями исчезла, словно дурной сон. Под ногами была мокрая мостовая, а не потёртый ковёр. Он стоял посреди незнакомой улицы, залитой дождём, который бил по щекам колкой изморозью.

Вокруг высились величественные здания в стиле ар-деко, словно сошедшие со страниц альбома о золотом веке архитектуры. Артур вспомнил, как читал о них: о строгих геометрических формах, о богатстве орнамента, о стремлении к роскоши и элегантности. Сейчас он видел это вживую, и это зрелище ошеломляло. По мокрой мостовой, словно старинные игрушки, проезжали автомобили 30-х годов – “Паккарды”, “Кадиллаки”, “Дюзенберги”, бликуя фарами в дождевых лужах.

Люди, одетые в элегантные костюмы и шляпы, спешили по своим делам, подгоняя друг друга фразами, словно взятыми из старого кино. “Поторопитесь, мистер Джонсон, билеты на “Мальтийского сокола” вот-вот закончатся!”. “Леди, ваш корсет восхитителен, но боюсь, вы опаздываете на встречу с мистером Капоне!”. Артур был в полнейшем замешательстве. Где он? Что произошло? Неужели он сошёл с ума? Или это какой-то безумный розыгрыш?

Но самое главное – где Эдит? Сердце бешено заколотилось, пропуская удары. Неужели он в бреду? Неужели эта “реальность” существует только в его сознании? Он боялся обернуться, боялся, что его худшие опасения подтвердятся.

Но он обернулся и увидел ее, стоящую рядом с ним, растерянно оглядывающуюся по сторонам. На ее лице, обычно испещрённом морщинами, словно карта прожитых лет, застыло выражение изумления и испуга. Морщины, конечно, были на месте, но выражение… Это было что-то новое, что-то давно забытое. Но самое удивительное – на ее голове не было ни следа от удара. Ни синяка, ни ссадины, ничего. Будто и не было той ужасной сцены в гостиной. Будто время повернулось вспять.

“Артур, что это?” – прошептала она, хватая его за руку с такой силой, что у него заныли кости. Обычно её прикосновения были мягкими, осторожными, словно она боялась причинить боль, но сейчас… “Где мы? Что происходит? Это сон? Если это сон, то я хочу проснуться!” В ее глазах плескался такой неподдельный ужас, что Артур невольно поёжился. Она боялась не только неизвестности, но и того, что он, Артур, каким-то образом причастен к этому безумию. “Боже мой, Артур, что ты натворил?”.

Дождь, этот вечный спутник Чикаго, хлестал по мостовой с такой силой, что казалось, будто наверху орудует разъярённый небесный водопроводчик, решивший разом промыть весь город от грехов. Капли, ударяясь о тротуар, разлетались мелкими брызгами, словно от взрывов крошечных гранат.

Неоновые вывески, отражаясь в мокром асфальте, создавали причудливую игру света и тени, напоминая Артуру кадры из старых фильмов нуар – “Мальтийский сокол”, “Двойная страховка”, “Большой сон”. “Интересно, настоящие гангстеры тоже так жили? – промелькнуло у него в голове. – Пили бурбон, строили козни, и слушали джаз, пока кто-нибудь не пустит им пулю в лоб?”.

Он поёжился, пытаясь укрыться от пронизывающего ветра в своём старом, видавшем виды пальто, которое, казалось, помнило ещё времена его ухаживаний за Эдит – “Хорошо хоть, что я его не выкинул,” – подумал он, с благодарностью вспоминая ворчание Эдит по поводу “этого старого хлама”: “Артур, ты носишь его уже полвека! Пора бы уже расстаться с этой рухлядью! Оно наверняка помнит ещё динозавров!”.

И, словно в насмешку, ветер донёс обрывок мелодии из ближайшего бара: “I don’t want to set the world on fire, I just want to start a flame in your heart…” “Иронично,”