– подумал Артур, – “Как же мы далеки от этого сейчас…”

Он огляделся вокруг, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то знакомое, за что-то, что вернуло бы его в реальность. Но всё вокруг было чужим, словно он попал в музей, экспонаты которого ожили.

Величественные здания в стиле ар-деко, словно горделивые небоскрёбы, сошедшие со страниц учебника по архитектуре. “Им бы сейчас в Майами, на Ocean Drive,” - подумал Артур, - “там их бы точно оценили”.

Старинные автомобили – “кадиллаки” и “паккарды” с блестящими хромированными решётками, проезжающие по мокрой мостовой с таким достоинством, словно им суждено не просто ездить, а войти в учебники истории и стать иконами стиля. “Наверняка у каждого из них есть своя история,” – подумал Артур, – “история любви, предательства, успеха и краха, как в романах Фицджеральда.”

Люди, одетые в элегантные костюмы и шляпы, как будто только что вышли из джаз-клуба, словно сошли с обложки журнала “Esquire”. “Интересно, они вообще слышали о джинсах?” – промелькнуло в его голове. – “Наверное, считают их уделом рабочих и грубиянов. Эх, Эдит, если бы ты это видела! Ты бы точно сказала: “Артур, да здесь все выглядят, как с обложки глянцевого журнала!”.

Вся эта картина казалась декорациями к старому фильму, ожившей страницей истории. И Артур внезапно понял: “А ведь это и есть декорации… и, похоже, мы в этом фильме играем главные роли”.

“Где мы, Артур?” – прошептала Эдит, дрожа всем телом, словно осиновый лист на ветру, застигнутый врасплох внезапной бурей. Она крепче сжала его руку, и Артур почувствовал, как ее пальцы, обычно прохладные и сухие, словно осенние листья, судорожно впиваются в его ладонь, словно пытаясь найти в нем хоть какую-то опору.

В ее глазах плескался такой неподдельный ужас, что Артур невольно вспомнил слова своей бабушки, Агафьи Тимофеевны, известной своими меткими высказываниями: “Испуг, как ржавчина, точит душу, а беспросветная тревога – хуже всякой болезни”.

Он сам не знал ответа. Все произошло так внезапно, так нереально, что он до сих пор не мог поверить в происходящее. В голове крутилась лишь одна мысль: “Наверное, я сплю. Это просто дурной сон, вроде тех, что мучают меня после переедания копчёной колбасы”. Но ущипнуть себя он почему-то не решался. А вдруг окажется, что он не спит?

Тогда что? Тогда он – в фильме, в котором нет режиссёра, и сценарий которого пишет какой-то безумный сценарист?

Внезапно, словно выпущенные из клетки разъярённые звери, из тёмной пасти одного из переулков вынырнули двое мужчин в тёмных, плохо сидящих костюмах, словно с чужого плеча, и надвинутых на самые глаза фетровых шляпах.

Шляпы, кстати, в те времена были не просто головным убором, а своего рода визитной карточкой, знаком принадлежности к определённому кругу. Правда, к какому именно, в данном случае, Артур предпочёл не выяснять, вспомнив поговорку: “Не буди лихо, пока оно тихо”.

Они что-то яростно кричали друг другу на каком-то грубом, гортанном наречии, напоминавшем смесь польского и итальянского, размахивая руками, как будто пытались дирижировать невидимым оркестром, исполняющим похоронный марш.

В руках одного из них, словно зловещая искра в ночи, блеснул короткоствольный револьвер – “кольт” или “смит-вессон”, Артур, конечно, не был экспертом по оружию, но в кино видел их не раз, особенно в фильмах с Хамфри Богартом.

По статистике, именно в Чикаго 40-х годов на душу населения приходилось больше всего стволов на всем американском континенте. Ходили слухи, что даже у почтальонов был при себе пистолет, на всякий случай.

“Вот тебе и “город ветров” (City of the Big Shoulders),” – подумал Артур с мрачной иронией, цитируя Карла Сэндберга, – “скорее уж “город свинца” (City of the Big Bullets)