поодаль мертвец».

«Пусть срастил ты изюминку в роли любви, но оттаял твой мир, как

плато на двоих и сегодня в иллюзиях просим за это быть

свободными, чтобы доигрывать ритм».

«Обнажённая в поле фигура из ран мне не может умом ограниченно

думать, за собой закрывая противный обман, где-то выше у тёмного

образа утром».

«Мне без дела стоишь и за смертью не я – стала выше тебе в этот

день на безумии, но сегодня в дождях между страхом пройдя -

побелею от мужества нового риска».

«Воин падший, что смертью не стыло в уме, занимая за резкостью

страха в глазах, обрывающей ясности думать, где сам ты остался в

чудесной истории мира?»

«Образован, где меркнет прямая пастель из невидимой частности

жизни вослед, чтобы чудо сходило за юмором в стиль и редело за

пропастью лет».

«Мне не жалко в искусстве просить за себя, чтобы стыло внутри

отражение ран, а потом восходило в любви к небесам – это поле

реальности в чести и роли».

«Потому ты не можешь угнаться вослед этой борзой идеи и стиля

любви, что топорщишь за немощью – только глаза и обрывки

вопросов на новой беде».

«Обнимаешь за днями пустую слезу, за которой стою в

неприглядной судьбе, ну а прошлым наверное буду иметь ту

задетую форму свободы за смертью».

«На небе балерина, как в аду, а ты пихаешь к сердцу чехарду, чтоб

нынче вспоминать ещё урон из воли нижеследующего – вон».

«Рискуя небом – прожито в аду всё детство, чтобы днём заговорить,

как холодно там было и в бреду – так нагло в безымянности бродить».

«По серым, замшелым тропинкам души – ты явственно бродишь, но

что же ещё не носит твой мир наготове, увы, под наледью образа -

будто бы тьмы?»

«Не стал ты вампиром, но днём, как трудом сосёшь свою кровью из

другого угла, всё думая обществом – будто туда, ты вышел как будто

насквозь».

«На дереве маска, на холке – порок, а между пространством роняет

свой срок – твой мир безымянный, где вышел ты сам разбитым и в

слёзах горюешь о саван».

«Всё в мире – песок из под толщи чутья, всё стало тебе безымянно от

раны, где вылепил тысячной робой о день – ты новое в образах гроба».

«Нет в небе философа лучше тебя, нет счастья узнать аллегорий

восход, пока по итогу ты вьёшь это я сквозь мысленный день – о порок».

«На мысли себе ты купил этим свет, но дома кладёшь безымянный

портрет, чтоб вылечить наглостью формы любви и этот потерянный

день позади».

«Снуёт обязательством в мере труда – твой форменный стиль, что

такому нельзя угнать безрассудное поле измен под светом в душе

вычислительных стен».

«Намедни отнял к гробовому чутью – свой маленький член

незнакомой игры и где-то тебе показалось, что ты отнял этим миру -

довольство».

«Ты ежели днём неспокоен – то сон, тебе неспокойнее зрелой тоски

меж масками прошлого, будто бы ты узнал этим чувство о роль».

«Противный кордон о погоду за смысл течёт между автором в поле

игры, а ты понимаешь, что будто бы был уже с этой миной о воздух

в себе».

«Пока уговорами ищешь свой зад – твой мир привирает, как будто

отдав за немощью тонкий стручок пустоты из медленной формы -

такого как ты».

«Внутри незаметный и очень непрост – ты важностью джентльмен

воешь о воздух, а он подвывает над шляпой причин, где сам ты

опробуешь мысли за ним».

«Многомерный взгляд над эхолотом воет каждый сотый день в аду,

словно бы за этим днём нет света в сердце, как на каменном бреду».

«В мыслях упражнялся, где и сам ты стал вдвойне не прошен за

искусством, будто бы исчезнувшее чувство стало петь иллюзии в тебе».

«За примером души – ты отходчивый воин, но в сердцах неразрывно

щекочешь свой ад, ты пустил этим стрелы на воздух, где болен в

укоризнах искусства – искать невпопад».