Но Голод ошибся. Он не учел, что садовники обретут сознание. Что их молитвы станут не только пищей, но и ядом. И теперь Оно – не хозяин, а раб цикла, запертый в вечном беге от собственного истощения.

Вернувшись в реальность, Ариэль понял: Оно не враг. Оно – первая жертва.

– Почему ты показала мне это? – спросил он, глядя на девочку, чье тело начало расплываться, как чернила в воде.

– Потому что ты – его последняя попытка умереть, – ответила она, исчезая. – Или переродиться.

На краю Бездны его ждало Оно.

Не чудовище из щупалец и глаз, а нечто иное: мерцающая абстракция, меняющая форму с каждым мигом. То гигантское древо с корнями из спиралей ДНК, то паутина, сотканная из криков, то человеческий эмбрион, плавающий в черной жидкости.

– Ты – мое семя, – прозвучало в его сознании. Голос был похож на скрежет вселенных друг о друга. Но семя должно либо прорасти, либо сгнить.

Ариэль шагнул вперед, лоза в его груди потянулась к Оно, как к родственнику.

– Я не стану тобой.

– Ты уже стал.

Оно сжалось, превратившись в зеркало. В нем Ариэль увидел себя – не гибрида, а изначального Голода, пожирающего собственный хвост.

– Нет. Я.… я могу изменить цикл.

– Цикл – это все, что у нас есть, – Оно распалось на миллиард светлячков, каждый из которых был миниатюрным Серпом. Без него – лишь пустота.

Но Ариэль уже видел правду. Пустота была не концом, а холстом.

Он вырвал нож из груди. Лезвие, заряженное болью девочки и молитвами Ткача, вспыхнуло.

– Я дам им выбор. Даже если это убьет нас обоих.

Он вонзил нож в зеркало-Оно.

Трещина побежала по всей реальности.

Трещина, оставленная ножом-зеркалом, вела вглубь мироздания – туда, где время сворачивалось в спираль, а пространство было лишь игрой разума. Ариэль шагнул в разлом, чувствуя, как лоза в его груди сжимается, будто в страхе. Здесь не работали законы, знакомые ангелам. Здесь правил Кодекс – скелет реальности, сплетенный из костей первого бога.

Он шел по коридору, стены которого были покрыты письменами из жил и сухожилий. Каждая надпись пульсировала, рассказывая историю вселенной: рождение звезд из слез, смерть богов от одиночества, ангелов – как ошибку в формуле вечности.

Девочка ждала его у арки из ребер. Ее бирюзовые глаза теперь светились внутренним огнем, а одежда из пепла обрела форму мантии с вышитыми созвездиями.

«– Ты почти у цели», – сказала она, указывая на врата в конце коридора. Они были сделаны из лопаток, скрепленных цепями из застывших криков. – Но Кодекс не изменит цикл. Он лишь покажет цену.

– Ты – часть его, да? – Ариэль коснулся ножа у себя в груди. Лезвие обожгло пальцы. – Хранительница. Или тюремщик.

– Я – отражение твоего выбора, – она улыбнулась, и в ее зубах мелькнули галактики. – Как и Оно. Как и они.

За спиной Ариэля раздался скрежет. Он обернулся и увидел их – мутировавших ангелов. Они уже не напоминали прежних существ: одни стали роями насекомых с лицами младенцев, другие – блуждающими скульптурами из мяса и металла. Их объединяло одно: трехкруговой символ, горящий на лбу.

– Мы пришли за истиной, – прошипел один, чье тело было похоже на сплавленную библиотеку. Книжные страницы шевелились, как жабры. – Ты обещал силу.

– Я обещал свободу, – поправил Ариэль, чувствуя, как лоза в нем реагирует на их присутствие. Шипы на ней заострились.

– Свобода – это голод, – засмеялся мутант, и его смех рассыпался скорпионами. – А голод требует пищи.

Они бросились на него, но Ариэль был быстрее. Лоза выстрелила усиками, пронзая мутантов. Каждое прикосновение высасывало из них свет, оставляя лишь пепельные оболочки. Но с каждым убитым голод в его груди рос.