Но с тех пор как судьба свела его с метром Хаганом, эти самые скулы всё чаще окрашивались румянцем, а глаза лучились сапфировым сиянием. И никаких теней под ними!

Именно таким обворожительным повесой и предстал он в первую их встречу. Именно таким и должна была помнить его Марлена. Обаятельным, лёгким, чуть взбалмошным, а не валяющимся на сальном топчане с проломленным черепом и потрескавшимися от сушняка губами.

Гил отвернулся к стене, почувствовав себя восьмилетним заморышем, над которым настоятель приюта ставил свои опыты. Она пришла, она была готова выложить целое состояние за разговор, но не потому что помнила о них, а потому что ей что-то нужно от сталкера. Всем что-то нужно от сталкера. И никому, в сущности, нет дела до Гилберта Лаубе.

– Я беспокоюсь обо всех людях, – раздался за Гиловской спиной её мелодичный голос, – потому что грядёт нечто страшное, но неотступное.

– Дай угадаю, – проговорил он не оборачиваясь, – ты представляешь «лезвие нового правителя»?

Марлена промолчала, и у сталкера нехорошо кольнуло под ребром.

Это было бы очень логично. Если есть орден, охраняющий старые устои, следовательно, им что-то угрожает. А если этот орден так стремительно набирает силу и даже магом обзавёлся, чтобы составлять договора со сталкерами, то вероятно опасность и правда велика.

Ещё день назад Гил думал, что попал в переплёт с неприятным заказчиком, но как оказалось, он угодил в жернова двух идеологических систем, которые решили столкнуться в смертельной схватке и посмотреть, кто кого перетрёт.

Какую роль в этой игре играла Марлена пока было неясно, но то что она не в секте геров, становилось очевидно. Так же как и то, что по сути все эти люди значат почти так же мало, как и он сам. Все они просто фигурки на шахматной доске богов: выбывет одна – её тут же заменят новой. Не будет Марлены, к нему подошлют кого-то другого. Не справятся геры, в игру вступят более тяжеловесные рычаги.

В сталкере вдруг очнулся дух меркантилизма, и он понял, что не хочет других игроков. Чью бы сторону не поддерживала Марлена, в какую бы секту не угодила, она оставалась собой. И пусть сейчас её обворожительные глаза сковало тонкой корочкой льда, он прошибёт его. Путь не сразу, пусть со временем, но он его разломает, покрошит, чтобы снова утонуть в волшебной чайной золотистости её глаз.

Гил прикрыл веки и вспомнил, как выгибалась её спина навстречу его бёдрам, там, в «Единороге». Вспомнил, как подрагивал пух ресниц, как мелькал меж них горящий взгляд, как отворялись створки губ, выпуская на свободу стон. Как её требовательные руки хлестали по его ягодицам, когда он замедлялся, и как каменел он от такого напора, всё рьянее и рьянее вбиваясь в податливую мягкость её тела.

– Ты готова была заплатить пятьсот золотых только за то, чтобы предупредить меня об опасных заказчиках? – спросил он, снова оборачиваясь к Марлене.

– Нет, – честно ответила она. – Я пришла сказать тебе, что ты не должен водить в Кирса или Фастреда в Вильтот.

– Боюсь, у меня уже нет шансов отвертеться.

– Почему?

16. Глава 15

Превозмогая страшную боль и головокружение, Гил поднялся, подошёл к окну и, поболтав пурпурную жижу в склянке, сделала небольшой глоток. В глазах как в первый раз потемнело, но это быстро прошло. Он протёр веки, отбросил со лба чуб и облокотился бедром о подоконник, придав позе как можно больше вальяжности. Затем поднял голову и посмотрел на Мралену.

Она выжидала. Хотела знать, отчего Гил решил помогать Уф-Олдрич. А он не мог удовлетворить её любопытства. Ну не говорить же даме сердца, что ему всучили аванс в 200 монет, который для него является целым состоянием, а потом его ограбили, лишив не только этого состояния, но и всего того, что он заработал до этого?