Сели, поехали.

За окнами машины было уже совсем темно.

Мы летели по дороге с редкими электрическими фонарями, за которыми угадывался то сплошной лесной массив, то мелькали какие-то слабо освещённые постройки.

Поначалу я думал, что мы едем в город, но оказалось не так. Нас привезли в какую-то загородную резиденцию, чем-то напомнившую мне недоброй памяти резиденцию товарища Шаниязова.

«Привыкай, – сказал я себе. – Скорее всего, теперь так будет часто».

В Москве было десять вечера.

Мы вышли из машины.

Я полной грудью вдохнул прохладный, свежий, пахнущий травой и цветами воздух, поглядел на небо, на котором слабо догорала вечерняя заря и неожиданно понял, что мне здесь нравится.

По-настоящему нравится.

Пожалуй, впервые с того дня, как я осознал себя на Земле.

Нет, я не могу сказать, что в Кушке мне было плохо. Наоборот. Там была моя нынешняя семья. Дом.

Но я прекрасно понимал, что дом этот временный.

Не только потому, что у меня были свои, далеко идущие планы, с выполнением которых Кушка была плохо совместима.

В любой момент отца могли перевести служить в другое место необъятного Советского Союза (или даже за границу, в одну из стран Варшавского договора), и семья, как это уже было неоднократно, поехала бы за ним.

Про Алмалык и вовсе речи нет, – если бы не дед с бабушкой и прабабушкой, а теперь ещё и Наташа, вряд ли я добровольно согласился бы жить в таком месте.

Но здесь, под Москвой…

Я стоял, вдыхал этот воздух, любовался небом и чувствовал, что не хочу отсюда уезжать. Всё-таки юг – не для гарадца. Мы люди северные. Как и русские.

А может быть, мне хорошо здесь именно потому, что это Россия? подумал я. Русские похожи на гарадцев. Такие же бесшабашные внутри и неулыбчивые снаружи. Так же выше всего ставят справедливость. Им бы чуть больше свободы дать, убрать дурацкие искусственные зажимы и запреты, они бы горы свернули…

Уехать, однако, пришлось.

Но обо всём по порядку.

Андропов мне не поверил.

Вернее, не совсем так.

Мы встретились тем же вечером, и я успел продемонстрировать действие антиграва и рассказать уже привычную легенду об удивительных способностях, которые ощутил в себе после клинической смерти.

Хватило ума не рассказывать всю правду.

Выручила привычка сначала оценивать человека через его ауру.

Так вот, аура Юрия Владимировича Андропова, председателя Комитета государственной безопасности СССР, мне не понравилась.

Во-первых, это человек был болен.

Почки. И болезнь прогрессировала. Наверное, можно было попробовать вылечить, но для этого мне требовалось, как минимум, доверие пациента.

А вот с доверием как раз и были большие проблемы.

По ауре человека полностью не узнать, читать мысли я тем более не умел, но основные черты характера проследить можно. Я и проследил.

Почти сразу понял, что Юрий Владимирович полностью доверяет только себе, а окружающих воспринимает, в первую очередь, как средство для достижения собственных целей. На первый взгляд, ничего странного для политика такого уровня.

Но только на первый.

Если цель – построение справедливого общества для всех, то без понимания и, более того, сочувствия человеческой природе не обойтись.

Проще говоря, любить нужно человека.

Не жалеть и не считать за винтик, которым легко можно пожертвовать, а именно любить.

Иначе ничего не выйдет.

А вот с любовью у товарища Андропова явно были сложности. Мешала она ему.

Плюс к этому какие-то семейные тайны, которые его беспокоили. Что-то было в прошлом Юрия Владимировича, чего он явно опасался, хотел бы забыть, но не мог. При этом, он был весьма умён, образован и обладал многими талантами.