– Так не бывает, – продолжал Бесчастный, и мне показалось, что за словами он хочет скрыть некоторую свою растерянность. Ладно, растерянность – громко сказано. Неуверенность. Сомнения. Видимо, тоже надеялся на стремительный проход в дамки. – О родственниках своих и Кофманах не беспокойся – поможем им переехать в Россию от греха подальше. Юрий Владимирович дал добро. Тут и деньги неучтённые пригодятся, кстати, – он выбрал на тарелке маленький бутерброд с красной икрой, целиком отправил его в рот, прожевал, запил кофе.

– А родители Наташи? – спросил я. – И сама она?

– Да, конечно, – кивнул Бесчастнов. – Насколько я понял, отец Наташи прекрасный специалист, такие нам и в России нужны.

– Я вас прошу, Алексей Дмитриевич, проследите лично. Очень буду вам обязан.

– Иногда мне кажется, – задумчиво промолвил генерал, что тебе не тринадцать лет, а все сорок.

– Иногда мне тоже так кажется, – сказал я. – Травма головы, как выяснилось, оборачивается очень странными вещами.

– Это правда, – согласился Бесчастнов. – Знавал я человека, который после серьёзной контузии вдруг понял, что знает французский. Причём в совершенстве. Но не современный, а тот, на котором говорили во времена Наполеона.

– Да ладно, товарищ генерал, – сделал большие глаза старший лейтенант Боширов.

– Вот тебе и «да ладно», – передразнил Бесчастнов, чьё настроение по неведомой мне причине вдруг улучшилось. – Говорил, понимал, читал и писал. При этом! – он поднял вверх палец. – У него изменился почерк. До этого писал, как курица лапой, а тут – каллиграф, да и только. Стали мы копать. На всякий случай. И знаете, что выяснилось? – генерал сделал эффектную паузу.

– Что? – подались вперёд Петров и Боширов.

– Какой-то его пра-пра-прадед, француз, был в армии Наполеона в тысяча восемьсот двенадцатом. Попал в плен, остался в России. Чудеса? Чудеса. Наукой необъяснимо. Тем не менее, – факт.

– А что с ним потом стало? – поинтересовался старший лейтенант. – Имею в виду потомка этого француза.

– Убили бандеровцы. На Западной Украине, в сорок девятом.

Помолчали.

– Мой прапрадед по матери, Евсей Акимович Климченко, был деревенским колдуном, – сказал я. – Владел гипнозом, лечил людей без всякого медицинского образования, умел разговаривать с животными.

– Как это – разговаривать? – заинтересовался Бесчастнов.

Я рассказал про случай с собакой и пачкой папирос.

– Вот видишь, – сказал генерал. – Это многое объясняет, – он посмотрел на часы. – Ладно, пора собираться. Ты вот что, Серёжа. Перед отъездом в Кушку – кстати, один не поедешь, тебя проводят, мало ли что, а в самой Кушке ты уже под защитой будешь – нашей и армейской – так вот, перед отъездом, будь добр, изложи на бумаге теоретическое обоснование работы гравигенератора. Как ты это понимаешь. Ящик ящиком, но должны же у тебя быть мысли по этому поводу?

– Есть мысли, как не быть, – сказал я. – Всё уже написано и даже отпечатано на машинке. Там не только по поводу антиграва, есть и другие идеи. Как чувствовал, что понадобится, в Кушке ещё записи сделал и с собой прихватил.

– Это очень удачно, – сказал Бесчастнов. – Ты весьма предусмотрительный молодой человек, Серёжа Ермолов. С тобой приятно иметь дело.

– С вами тоже, Алексей Дмитриевич.

Я действительно сделал записи, когда в моих руках оказалась пишущая машинка. Как раз имея в виду подобный случай, и что записи могут понадобиться не в одном экземпляре.

Сделал три через копирку.

Один – третий – взял с собой в Алмалык. Первый и второй лежали дома в Кушке.

Кемрар Гели, инженер-пилот экспериментального нуль-звездолёта «Горное эхо», был, в первую очередь практиком, но и теории, на которых зиждется работа гравигенератора, кваркового реактора и Дальней квантовой связи, знал. В общих чертах, но тем не менее.