На протяжении почти двух месяцев она ни разу не встречала Романа. Но в один из таких вечеров обычно в нерабочие часы молчавший телефон на ее столе вдруг пронзительно зазвонил.
– Слушаю.
– …
– Алло, слушаю вас!
– Добрый вечер, – и она сразу узнала этот ласкающий баритон. – А почему кое-кто так допоздна трудится?
– А почему кое-кто в такое позднее время подглядывает за мной?
– Я случайно увидел, что твое окно светится. Возвращался от знакомого. А ты еще не разобралась со своими материалами?
– Разобралась. Самое время уходить.
– Не уходи.
– Что так?
– Я звоню из автомата напротив.
И выдержав несколько секунд паузы:
– Так можно мне зайти?
– Заходи-те.
Через полминуты он смущенно появился у входа. А она за те тридцать секунд уже успела прийти в себя после своей неуместной порывистости:
– Проходите смелее, Роман Иванович! Так что же у вас нового? Имеется новое государственное поручение для меня?
– Не иронизируй, прошу. Мне казалось, ты больше не захочешь меня видеть, потому пытался не попадаться тебе на глаза.
От язвительной Христининой реплики его уберег лист, исписанный короткими строками ее четырехстиший, еще не укрытый от постороннего взора.
– Ты пишешь стихи? Ведь пишешь, кто-то мне об этом говорил!
«Наверное, тот майор из милиции», – догадалась, сокрушаясь. Ведь в редакции все считали, что она забросила поэтическую романтику с первого же дня неудачного замужества. Неожиданный экскурс во времена ее малоприятного знакомства с андроповско-милицейскими порядками вызвал у нее замешательство и переполох – Боже, что же он о ней подумает?!
А Роман между тем потянулся за листочком:
– Разреши прочесть?
Христина отрешенно тряхнула гривой выгоревших русых кудрей, что должно было означать согласие, и отвернулась к темному окну.
Асоціація
– Я вообще-то профан в поэзии, но мне нравится. Завидую художнику, картина которого вдохновила тебя на такие ассоциации.
– Его имя мне не известно, но картина висит в моей квартире. И это, пожалуй, единственный привлекательный пейзаж в нашем недостроенном микрорайоне.
Он смотрел на нее, слегка склонив голову к левому плечу. Ласково и одновременно интригующе, а еще и некая опечаленность угадывалась. Странный, необычный взгляд – подумалось Христине. Профессиональная привычка заставила ее поискать более точное определение.
– О чем ты сейчас думаешь? – вопрос застал ее врасплох.
– О вашем взгляде.
– И каков он?
– Оливковый.
– Это интересно, потому что таким его еще никто не видел, – уголки его губ едва дрогнули. То ли улыбку утаить пытались, то ли преждевременное слово попридержали. – Ты знаешь, один мой приятель, когда изрядно захмелеет и становится одержим откровениями, всегда повторяет, что не бывать миру под оливами…
Роман умолк. Он вдруг осознал, что отныне для нее он вынужден будет подбирать слова так тщательно, как никогда раньше этого не делал.
– Не хотите провести меня поближе к дому, если уж решили прогулять этот вечер? – обыденно так спросила.
– Нет, Христинка. Нас могут увидеть.
– Так что же?