И когда Лили прошла мимо, едва коснувшись взглядом стен, мебели, этих жалких рогов – я вдруг понял. Она видит то же, что и я сейчас. Видит правду.

В какой-то момент Борис не выдержал. Он внезапно сорвался в свою любимую тему – планы на будущее, в которых он, конечно же, станет невероятно богатым, поселится в пентхаусе на вершине небоскрёба и будет править миром, как божество. И, разумеется, все его будут уважать. Он повторял это каждую субботу, словно заведённый, будто эти слова давали ему силы прожить ещё неделю.

И тогда Лили остановилась. Прервав своё путешествие, она повернулась к нам. Подойдя ближе, она взглянула на Бориса, и её взгляд, острый как рентген, пронзил его насквозь, обнажая всю нелепость его мечтаний.

– Вот не пойму я, – сказала она, и её голос был тих, но в нём уже звенела сталь, предвещая бурю. – В чём удовольствие жить в небоскрёбе? В том, чтобы сверху вниз на всех смотреть? И если так, то зачем? Чтоб чувствовать себя как кто? Как царь? Как Бог?

– Ну почему же сразу как Бог? – с ухмылкой произнёс Борис, отбрасывая её вопросы, как назойливых мух. – Как следующий виток развития человека. Был человек разумный, а дальше будет человек успешный.

– Человек успешный, – повторила она, медленно, словно пробуя на вкус каждое слово, а затем фыркнула. – И в чём его успех? В том, что он может себе позволить квартиру на сотом этаже, пока остальные задыхаются внизу, в удушливой давке, в тени его величия? Это успех или просто демонстрация превосходства? Это же… это как отгородиться от всего мира, от людей, от настоящей жизни! Там, наверху, есть только ты и твой… вид. А внизу? Внизу – жизнь, шум, суета, люди, которые каждый день борются, а не просто… созерцают.

Борис пожал плечами.

– А что плохого в созерцании, если это созерцание достигнутого? Если ты можешь себе позволить покой, когда другие в суете? Это не отгораживание, это выбор. Выбор комфорта, безопасности, перспективы. Сверху ты видишь город целиком, а не только свою улицу. Ты видишь, как всё движется, как система работает. Это даёт понимание, а не просто пустое любование. И да, это своего рода успех. Успех, который даёт возможность жить иначе.

Лили сжала губы, её взгляд стал жёстче.

– Жить иначе? Или отречься от части себя? От той части, которая связана с землёй, с людьми, с обычными заботами? Небоскрёб – это же своего рода башня из слоновой кости. Там нет земли под ногами, нет запаха дождя на асфальте, нет случайных встреч на лавочке. Только стекло, бетон и высокомерие.

Борис наконец поднял на неё глаза, в них мелькнуло что-то похожее на раздражение, но он тут же взял себя в руки.

– Ты романтизируешь, – спокойно сказал он. – Запахи, лавочки… это всё хорошо, но не для каждого. Сегодня человеку нужны другие ценности. Эффективность, оптимизация, превосходство над ограничениями. Гравитация, например. Небоскреб – это триумф над ней. И над человеческой толпой, кстати. Ты хочешь сказать, что стремиться к лучшему, к большему, к тому, чтобы видеть дальше – это высокомерие? Это, знаешь ли, и есть двигатель прогресса. Или ты предпочитаешь жить в пещере, чтобы быть "ближе к земле"?

Лили, чьё лицо всё ещё было напряжено от возмущения, неожиданно усмехнулась, горько и иронично.

– А знаешь, Борис? Пожалуй, да. Пожалуй, в пещере жить и правда лучше. Там хоть понятно, кто ты, что тебе нужно и кто рядом. Там нет иллюзий величия.

Что было дальше, мне, честно, даже неприятно вспоминать. Влад с Борисом взорвались хохотом, их смех был истеричным, надрывным, и они никак не могли его унять, словно демоны, захлёбывающиеся в собственном невежестве. Когда же они наконец успокоились, их лица исказились от презрения, и они принялись в два голоса доказывать ей, что не для того люди развивались, чтобы в лес вернуться жить. Да ещё и в маленькую хибару – пещерный век, не иначе. Лили молча выслушала их, и в её глазах мелькнула печаль, после чего она, словно в поисках последней надежды, посмотрела на меня.