в отношении окружающего мира, в котором люди отвернулись от него. Человек с вечно опущенной головой наконец решает показать свое лицо и заявить: «Настоящий я не так уж и жалок! Я не тот, над кем можно смеяться!»

«Если я, например, встану перед ним на колени, он, может быть, во всем сознается? Может быть, если человек из элиты со слезами будет упрашивать его, он почувствует свое превосходство и в этом заблуждении решит, так уж и быть, помочь мне?» К сожалению, в полицейской организации такой метод использовать нельзя. Так же, как нельзя применять пытки и вырывать ногти.

– Что ж, задам пятый вопрос… – Впрочем, из тысячи фрагментов пазла осталось заполнить уже меньше половины. – Вы, наверное, совсем недавно постриглись?

Выражение лица Судзуки стало жестким. Это не было чем-то наигранным; казалось, что он внезапно пришел в себя.

– Мое внимание к внешнему виду, – продолжил следователь, – в той же степени касается и других людей. Я непроизвольно наблюдаю за ними. Это плохая привычка, но я уже не пытаюсь от нее избавиться, в моем возрасте это бесполезно. Вы заметили, тут был мой помощник, который только что вышел? Знаете, он способный человек, но простить ему эти белые кроссовки я никак не могу. Молодежь сейчас такая – сколько ни делай им замечания, как об стену горох.

Даже не улыбнувшись на это, Судзуки пристально вглядывался в лицо Киёмии.

– Волосы на вашей голове, господин Судзуки, очень ровно уложены. Я сразу же обратил на это внимание, как только увидел вас.

– На моей лысой голове нет и в помине какой-то там укладки или прочей хрени.

– Что вы, это совсем не так. Мне, как человеку, который много лет наблюдает за такими вещами, это, можно сказать, видно с первого взгляда. – Киёмия слегка подался вперед. – Вы ведь совсем недавно привели свои волосы в порядок у профессионального парикмахера?

– И что, если так?

Киёмия наблюдал за Судзуки с удвоенным вниманием. Надо собрать всю концентрацию и проникнуть в самое нутро Судзуки – так, чтобы не ускользнуло ничего, вплоть до легких изменений мимики и мельчайших движений пальцев. «Если он сделает недовольное лицо и замолчит, это будет означать мое поражение. Надо считывать тонкие детали в психологическом портрете противника и направлять его. Надо изображать поединок на равных – и при этом владеть инициативой».

– Да, действительно, я сходил постричься. Вы попали в точку. Идеально попали в точку, – с огорченным видом сказал Судзуки и тоже подался вперед. – Но что из этого следует? Да, я тоже стригусь. Это что, странно? Это преступление?

– Нет, ничего плохого в этом нет. Я сам раз в две недели хожу к парикмахеру. Просто без этого мне не успокоиться. Но обычно мужчины так часто не стригутся. И если это не случайное совпадение, я просто подумал, что вы, господин Судзуки, пошли в салон красоты потому, что сегодняшний день для вас какой-то особенный.

– Я не люблю такие снобистские места, как салоны красоты.

– По правде говоря, я тоже. Уж слишком там вычурные там интерьеры, постеры… Больше всего не люблю беспредметные разговоры, которые персонал там ведет с клиентами.

Судзуки сделал круглые глаза, потом – слегка смущенное лицо.

– Вы, господин сыщик, тоже?

– Да. У меня всегда душа кричит: «Хватит болтать, когда ты орудуешь лезвием!»

– Хотя вы и часто ходите к парикмахеру?

– Она кричит именно потому, что я хожу часто.

– Ну да, можно понять, – пробормотал Судзуки, будто соглашаясь с Киёмией, и добавил со смехом: – Я это тоже терпеть не могу. Разговоры с такими стильными людьми для менее сложнее, чем иностранный язык. Я всегда чувствую себя жалким, с меня струями течет пот. Во мне даже ярость закипает. У вас, господин Киёмия, по-другому? Глупо раз за разом ходить в место, в котором тебе башку выносят